— Я серьёзно, камень-ножницы-бумага твой единственный шанс.
Кэролайн хочет две вещи: домой и чтобы её прекратили окружать идиоты. Но поскольку последнее — что-то за гранью фантастики, а первое напрямую зависит от невозможности второго, приходится подыгрывать. Она вытягивает руку в кровавой перчатке и мечтает о небольшой форе, когда предупреждает:
— Учти, это будет клише, если ты выбросишь ножницы.
У неё за плечами годы практики, опубликованные научные статьи в журналах, ей, в конце концов, недавно стукнуло тридцать семь лет. А она стоит над пациентом, которому грозит ампутация, и играет с хирургом в «камень-ножницы-бумага». Что ж, врачебный юмор специфичен и весьма чёрен, но это всё же несколько перебор.
Адам победно улыбается — это заметно по тому, как морщины вокруг его каре-зелёных глаз становятся глубже, — и охотно включается в игру, которую сам и предложил. Они покачивают ладонями в воздухе, и как итог: ножницы — со стороны Кэролайн и Адама.
— Хирург всегда первым делом «кидает» ножницы, — нравоучительно поясняет он в ответ на полный негодования стон О’Нил, — из уважения к инструменту, которым работает.
Она скрипит зубами почти на всю операционную, когда следующий раунд оказывается проигранным из-за «камня», которому противостоит прямая ладонь «бумаги». Следующий ход — в её пользу, а вот решающий, увы, снова мимо. Вестбрук опять побеждает своими излюбленными «ножницами». Глядя на него подчёркнуто осуждающе, Кэролайн приходит в голову мысль, что у Адама есть какая-то особая победная тактика, завязанная на теории вероятности и начинающаяся с «ножниц». Иначе своё невезение она объяснить не может.
— Ну что, вперёд, по родимому протоколу SPIKES¹, — издевательски подначивает он.
— Иди ты!..
Предоперационная комната встречает Кэролайн прохладой, более тусклым, по сравнению с операционной, светом и дикой усталостью. Она стягивает с себя шапочку и без какой-либо задней мысли рассматривает в зеркале свой намятый резинкой лоб и взлохмаченные даже в хвосте волосы. В таком виде родственники скорее решат, что с ними пришёл говорить демон из ада, а не врач-комбустиолог, только что консультирующий хирурга, работающего с их сыном. Приходится потратить пару минут, чтобы привести себя в порядок, параллельно ещё раз разглядывая карточку пациента. Сэму Уильямсу, девятнадцатилетнему парню из Аризоны, крепко досталось: горящая балка перекрытия упала на него, и как итог — эпифизарный перелом бедренной кости со смещением костных отломков и осложнённый начавшимся некрозом ожог третьей степени. Плохой расклад уже по бумагам, на деле — ещё хуже. Родственники в панике подписали все возможные бумаги, согласие на любые манипуляции, однако порадовать их нечем. Состояние парня ухудшается и будет ухудшаться всё быстрее, если не остановить отмирание тканей единственным доступным способом.
Из оперблока Кэролайн выходит в коридор, где её поджидают тяжелый разговор и целое семейство. Его глава — высокий широкоплечий мужчина с короткой стрижкой тёмных волос подрывается со скамейки первым, за ним — девочка-подросток, которой нет и шестнадцати; только после — бледная, как стенка, женщина. Очевидно, мать. Представившись, первым делом Кэролайн сообщает, что операция проходит без осложнений, что состояние пациента стабильное, наркоз он переносит хорошо, а после приглашает родственников в комнату для бесед, дабы обсудить детали и там без лишних глаз сказать самое важное.
Облегчение, которое охватывает их, временно, и уже через пару минут они будут предъявлять претензии, поэтому важно расположить их к себе до того, как это начнётся.
— Присаживайтесь, — предлагает О’Нил. Следуя протоколу, сама садится тоже, рядом с наиболее уязвимым к плохим новостям человеком — матерью.
Техническая сторона вопроса предельно проста, нужно всего лишь рассказать об обнаруженных глубоких изменениях в тканях и донести, почему диагностическая операция резко оборачивается ампутацией двух тазовых конечностей. Но на деле же такие разговоры никогда не получаются простыми: сразу же после того, как Кэролайн сообщает главное, повисает тишина, физически ощутимое недоверие. Мужчина переспрашивает. Его дрогнувший голос выдаёт внутренние переживания, но в остальном отец пациента мужественно сдерживает себя. Чего нельзя сказать о его жене.
— Вы не понимаете, чего нам стоило привести его сюда из Аризоны! Нам сказали, что в Нью-Йорке лучшие врачи, а вы тем временем предлагаете отрезать моему мальчику ноги? — а вот и столь ожидаемые, закономерные претензии. Девочка-подросток шепчет «мам!», хватая разъярённую женщину за рукав, но та непреклонна и продолжает сыпать обвинениями: — Да как вы смеете, кто вы вообще такая?! Его лечащим врачом был мужчина!