На фоне — урчание, что, похрипывая и постукивая, точно сиплое дыхание Смерти прокатывается от одного уха к другому. То ли шуршание, то ли взрыв — справа. Скрежет и будто бы чей-то голос — слева. Нечто среднее между писком и визгом — отовсюду.
Какофония ломает всё восприятие. Тони не понимает, где он, кто он, откуда берутся все эти звуки, куда они исчезают и исчезают ли вообще. Его будто вертят по кругу с завязанными глазами посреди очень шумной ярмарки. А потом — удар. Чёрт пойми откуда, чёрт пойми от кого. В груди какой-то спазм, как когда оттуда выбивают воздух, но разве можно дышать, умерев? Короткое падение. Грохот. Шорох — словно резина по мокрому асфальту. Ещё один удар, но не по Тони, а где-то рядом, в паре метров. Движение. Голоса.
Ощущение движения, скорости, своей правдоподобностью ирреально настолько, что Старк не верит себе. Это не происходит на самом деле. Не может происходить. Голоса же — другое дело. Их много, они трещат, перебивая друг друга, сливаясь то в единый гул, то разъединяясь на несколько разнокалиберных тембров. Все, вроде бы, незнакомые. Говорят как минимум трое. Слов там не улавливается: пускай какие-то куски и обрывки услышанного кажутся Тони понятными, но в общем и целом суть ускользает, как бы он не пытался за неё ухватиться.
Изнутри рвётся непонимание: если он слышит и ощущает что-то, значит ещё жив? А если жив, то почему сознание в таком глубоком коматозе, связано по рукам и ногам, не работает и в половину так, как должно? Знают ли эти люди вокруг, что он жив? Старк принимает отчаянное, невнятное решение — пытается поднять корпус, которого не чувствует. Ему удаётся только дёрнуться, и пустоту, в которой он по-прежнему покачивается, заливает огнём. Приходит такая боль, к которой Тони вряд ли был готов — всё его тело и разум оказываются парализованы, истерзаны ею в считанные секунды.
Что-то прижимает его к тому, на чём он лежит. Не крепко, но решительно, как бы даже настоятельно. Слышится очередной грохот, ощущение движения замедляется. Старк не может понять, открыты ли его глаза или это лишь плод воображения, но видит обжигающе яркий тандем из белого и синего цветов, которые колышутся, перемежаются и бегут по пространству бликами. Среди них — большое красное пятно, словно на зрачке застыла капля крови. Пятно движется, но медленнее, чем блики; занимает собой почти всё поле зрения. Пятно… Говорит.
Сей факт выбивает его из колеи очень сильно, но Тони из последних сил пытается понять, какие же слова несёт в себе странное говорящее пятно кровавого цвета. Не выходит. Чем больше усилий он прикладывает, тем хуже осознаёт самого себя, тем сильнее теряется в цветах и бликах. Неизменно ясным остаётся только одно: странное ощущение под болезненно напряжёнными пальцами. Будто прикосновение чего-то одновременно горячего и холодного, твёрдого и мягкого, спасительного и смертельного, заключающего в себе все противоположности, придуманные людьми с начала времён. Что-то божественное, несмотря на свою сомнительную составляющую; дарующее лёгкость.
А потом пятно уходит, выплывает из фокуса. Вместе с ним уходит и Тони.
Ощущение от соприкосновения с чем-то могущественным уходит слишком быстро: те крохи сознания Старка, которые всё ещё независимо существуют где-то в неизвестном пространстве, будто силой отрывают от ощущения полного покоя и защищённости. Гравитация тянет Тони с Олимпа в тёмное пустое чистилище, холод которого пробирает до костей. Там остаётся только ждать — всего и ничего, конкретных событий и любых, каких угодно, лишь бы произошло хоть что-нибудь и что-то изменилось.
Только когда что-то меняется, Старк уже и не так этому рад. Пустота складывается в очертания под закрытыми веками, а последние удаётся на мгновение приподнять, впустив в царства мрака немного света, от которого тут же загорается болью сетчатка.
— Кажется, наш уголёк просыпается, — глубоким басом сообщает кто-то, в ком ни грамма участия. — Нужно срочно добавлять ещё, пока он не начал орать дурниной.
— Добавляй, — после паузы соглашается другой голос. Более звонкий и высокий, принадлежащий, видимо, женщине, но всё так же лишённый намёка на эмоции. — Если решит отъехать, боюсь, можем не откачать. Пусть лучше поспит немного, здоровее будет.
С тех пор начинается бесконечная череда приливов и отливов, когда Тони то приближается ближе к поверхности, но так и не достигает её, то уносится совсем далеко, на дно. И он не знает, сколько времени проходит, сколько колебаний туда-сюда приходится совершить, прежде чем океан, в котором его насильно топят неизвестные люди, начинает мельчать. Прошла, кажется, тысяча лет, прежде чем Тони Старку удалось открыть глаза.