Открыть глаза и принять свою новую судьбу.
I.II Чистый обгоревший лист
Открыть глаза — ровно что прыгнуть в какую-то другую реальность. Полумрак, сменившийся синтетическим отблеском, обжигает сетчатку до такой степени, что вслед за этим болью сдавливает виски, в которых ток закипающей крови шумит звонкими ударами металла о металл. Ярко. Громко. Больно. Веки сами собой смыкаются, только легче уже не становится, ведь ощущений становится больше. Затёкшая недвижимая челюсть сжимает тонкую пластиковую трубку, и когда Тони внутренним радаром прослеживает её окончание, теряющееся где-то в глотке, его начинает раздирать кашель. Трубкой, судя по всему бывшей в нём всё это время, он давится, как куском пирога, попавшим не в то горло — тут же выступают рефлекторные слезы и почему-то кажется, что дышать совершенно невозможно. Пальцами левой руки, за которой тянутся какие-то инопланетные щупальца (это всего лишь капельница, но Старку поначалу не хватает внимательности, чтобы разглядеть) он пытается выдрать эту штуковину из своей глотки, но терпит фиаско: во-первых она, похоже, привязана на резинках к его голове; во вторых даже пары миллиметров сдвига хватает, чтобы горло запекло, будто в него засунули горстку черного перца.
И от смеси всех этих ощущений Тони Старк бы задохнулся и испустил свой дух в ближайшие тридцать секунд, если бы не чей-то удивленный голос рядом и не крепкие руки, перехватывающие его пальцы и уводящие их подальше. Ощущение ползущей изнутри по шее змеи вызывает жгучую боль повыше кадыка, но вслед за всем этим удаётся сделать вдох. Такой желанный жадных вдох, от которого кружится голова.
— Дежурного сюда, быстро! — выкрикивает мужской голос чуть в отдалении, на расстоянии не более пары метров. — И разбудите кто-нибудь Миллера!
Тот же самый голос через секунду пытается объяснить Старку, что он находится в ожоговом отделении больницы какой-то там, но доселе плотное сознание слабеет и теряет форму; звук пропадает, словно кто-то выкрутил его на микшере. За этим меркнет и картинка. Веки липнут друг к другу.
***
Второе пробуждение тоже даётся Тони нелегко: сказывается то ли полуамёбное, желейное состояние всего тела, то ли каша, явно на скорую руку сваренная в голове из остатков мозга. В комплексе эти два блюда дают заторможенность с хорошим таким налётом дезориентации и странную апатичность, которую разогнать пока не удаётся. Даже беря это во внимание, Старк точно знает, что терпеть не может больницы — оформленных в логичный довод поводов для этого у него нет, это скорее та непереносимость, что диктуется характером и только. Бело-голубые тона палат, которые как под копирку повторяют друг друга, едкий запах препаратов и бинтов, который никогда не спутаешь ни с чём другим, отстранённые лица медицинского персонала, которые начинают приобретать эмоции только тогда, когда ты немного похрустишь зелёными купюрами, совсем недавно сошедшими с печатного станка — всё это со временем обрастает предрассудками и отталкивает при одном упоминании.
Палата Тони по размерам похожа на закуток в чьей-то кладовой, здесь даже нет окна, не говоря уже о прочих предметах роскоши, вроде телевизора или кондиционера. Запах тут стоит соответствующий: это затхлый и тяжёлый запах больного человека, оставленного в комнате без проветривания на неделю, полностью скрыть который не в состоянии даже крепкий аромат хлорсодержащего средства для дезинфекции. Плиточный пол блестит — видимо, его и правда недавно протирали хлоркой, а в потолок ввинчена вытянутая лампа, светящийся элемент которой слегка сбоит. Вокруг кровати — сплошные медицинские приборы: Старк окружён таким количеством мониторов, проводов и капельниц, что человеку с нервами похуже вполне могло бы стать дурно. И это при условии, что он, вроде как, отделался от части трубок с момента прошлого пробуждения. Утверждать, впрочем, не стоит: в первый раз процесс возвращения в реальность вышел ещё более смутным, чем в этот, и Тони помнит совсем мало. А что? У него в голове каша. Ему простительно.
Пошевелиться он, разумеется, не может. По ощущениям собственное тело напоминает две половины, разделённые очень тупым топором, что не затачивался ни разу с момента покупки — куски плоти из-за этого получаются с зазубренными краями, неровные, они стыкуются с друг другом только благодаря коричнево-жёлтым бинтам, что туго опоясывают всё тело. Без шуток. Если бы его сейчас видел Стивен Соммерс, то Тони получил бы главную роль в очередной экранизации «Мумии». Из общего антуража выбивается лишь левая рука, в предплечье которой входит игла, закреплённая толстой полоской белого пластыря, и левая нога — она, видимо, по какой-то причине также оказалась недостойна участвовать в косплее. В какой-то прострации Старк даже успевает пофантазировать, как получит Оскар за эту роль, а также за грим и лучшие визуальные эффекты, но от полукоматозного бреда приходится отвлечься, когда в коридоре звенит раздражительностью женский голос, категорично ссылающийся на занятость. Через секунду его обладательница уже стоит в палате Тони, облачённая в медицинский халат на блестящих серебристых кнопках.