- Неуютно? Я занял чье-то место? - мягко поинтересовался я, жестом обводя расстеленное одеяло.
- Шутник, - усмехнулся капитан. - Нет, как видишь, нам тут не до баб.
Во имя всех благих предков, да кому пришло бы в голову привести женщину в армейский лагерь? Даже если эта женщина - местная дикарка. Военная удача - ревнивая леди, она отворачивается от мужчин, имеющих дерзость изменять ей в ее же владениях. Говорят, у каких-то древних терранцев существовало суеверие насчет женщины на корабельной палубе - что ж, и у примитивных народов бывают моменты гениального прозрения.
- Разве ты делишь свою подушку только с женщинами? - удивился я. - Твой друг может быть спокоен: я почтительнейше не посягаю на его права и заранее признаю тебя свободным от каких-либо обязательств, налагаемых близостью.
Ах, бедный мой капитан! Теперь я убедился, что он действительно не слишком догадлив. Я мог воочию наблюдать смену настроений на его лице, когда вдогонку недоумению явилось понимание - почему-то смешанное с гневом. Он покраснел, безуспешно попытался скрыть это, сжал губы, несколько секунд искал ответ и, наконец, буркнув себе под нос нечто неразборчивое, просто отвернулся.
Алый, точно закат,
Вспыхнул стыда румянец...
Солнце, не уходи!
Я обеспокоился. Барраярцы такие непредсказуемые! Не затронул ли я своим предложением его воинский кодекс чести? Не подозревает ли он меня в коварном намерении изменить свой статус противника и с полным правом нарушить затем свое обязательство насчет побега? И я заторопился продолжить:
- Капитан, я тебе обещаю: мы были и останемся врагами. Если послезавтра ты попадешь ко мне в руки, я постараюсь выжать из тебя все сведения до последней капли, а что останется от допроса в Разведке - передам расстрельной команде.
- О-о, утешил... - саркастично, но как-то растерянно протянул барраярец. Впрочем, возвращение к более привычной военной теме произвело на него благоприятное воздействие: он невольно перестал стесняться, что хоть и смотрится обворожительно, зато так мешает в прояснении взаимных намерений!
- Конечно. А если у тебя завтра отпадет необходимость в обмене пленными, ты убьешь меня и оскальпируешь. С сознанием хорошо выполненного долга. Кстати, в какой именно последовательности у вас это принято делать?
- Надеешься, пощажу за красивые глаза? - усмехнулся капитан.
- Считаешь, они у меня красивые? - искренне обрадовался я. Положительно, он не совсем безнадежен, раз сумел заметить наследственное изящество черт клана Рау. Немного терпения и такта по отношению к непостижимой барраярской душе, и моя заветная цель сделается куда ближе! - Тогда что тебя останавливает? Клянусь генной книгой своего клана, в этой постели ты можешь меня не опасаться. - Я дружелюбно улыбнулся. - Я не кусаюсь.
Каюсь, тут я бессовестно воспользовался природным преимуществом гем-лорда. На моей стороне были отточенная многими поколениями идеальная быстрота рефлексов и... неожиданность. Я перехватил его кисть и, подавшись вперед, на секунду приложил к своей щеке. Барраярец попытался дернуться точно в тот момент, когда я разжал пальцы. Оттого раздосадованному капитану осталось только возмущенное шипение: " Не с-смей..." - к его чести, быстро оборвавшееся.
Благие небеса, да чем ему возмущаться? Хватка моя была сильной, но почтительной, а щека - мягкой, не обветренной на дожде и холоде и не знавшей ни безобразной щетины, ни тем паче варварского прикосновения убирающего ее ножа. По другому и быть не может. Даже мой отец, - а он уже в почтенных годах, я далеко не старший из его детей, - не припоминает времени, когда в моде среди людей благородных было оставлять на лице полоску волос. Капитан просто не мог не заметить гладкость и безупречность кожи, а при должной наблюдательности - и крепость мускулов.
Теперь главное - осторожность. Так подманивают пугливого дикого зверя, который сам еще не решил: кусаться, принять угощение или поскорее удрать. Опасный, красивый, нервный - как лазоревые дракончики в садах моей старшей сестры. Конечно, барраярец не мог вспорхнуть и улететь, и даже дергаться в тесноте палатки ему было неловко. Он едва отстранился, упрямо сжав губы и явно ожидая дальнейшего развития событий. Я же выбрал самое простое и действенное: просто лег, положив голову ему на бедро и прижавшись щекою. Классический канон соблазнения учит, что этот залп накрывает сразу несколько целей: сидящему нелогично ждать угрозы, когда на него смотрят снизу вверх; мужчине трудно не задуматься о том, как близко находятся чужие губы; жестокосердому придется тебя коснуться, чтобы встать и высвободиться.
- Офицер, а ведешь себя, как шлюха, - удивленно проговорил капитан, наклоняясь ко мне.
Мне снова потребовалась секунда, чтобы перевести услышанное с языка одной культуры на другой. Шлюха? Ах да, здешний жаргонизм для тех, кто предлагает плотское удовольствие за деньги. Он что, специально подвергает сомнению мою честность? Я мужественно подавил раздражение: нужно быть терпеливым и развеять его заблуждения. Ведь мальчик - совсем дикарь!
- Ты думаешь, я хочу что-то получить за нашу близость? Нет, ты мне платить не должен. Я - твой гость, и сейчас хотел бы ублажить тебя ради нашего взаимного наслаждения и моих к тебе добрых чувств.
- Ублажи-ить? - медленно, чуть ли не по слогам протянул барраярец. Положительно, он мил, но как медленно он понимает простые, понятные даже подростку вещи. Он протянул ко мне руки - ну, пусть без излишней нежности, но надо было же сделать скидку на армейский быт и простое, не знакомое с должными церемониями воспитание...
О том, что случилось дальше, мне до сих пор стыдно писать. Нет, себя самого я ни в чем не могу себя упрекнуть - разве что в излишней вере в людей. Да, барраярец, да, необразованный мальчик, но ведь он подавал уже надежды на то, что знаком с нужными церемониями и понимает их смысл, если не сокровенную суть! Я воспринял его, как равного, а он... он повел себя как не знающее приличий, ведомое лишь примитивными инстинктами животное.
Да. Вынужден признаться. Он меня ударил.
Сгреб за воротник, вздернул вверх и нанес удар в челюсть.
Он не мог не понимать, что, поднимая руку на почетного гостя, нарушает все те условности обязательств, что хранят между нами хрупкое перемирие. Он не мог находиться в заблуждении, что превосходно тренированный офицер разведки в чине центурий-капитана - это безобидный ручной хомячок. Он знал, что этим ударом разрушит все, что наносит мне ужасное оскорбление, что рискует затем собственной жизнью - и все же постыдно подался рефлексу, тем более нелепому, что для такого поведения не было разумных оснований.
Первейшим моим порывом было, более не сдерживаясь, ударить в ответ - и с моим опытом единоборств я не сомневался, что этот удар не ограничился бы разбитой губой, а серьезно покалечил или убил бы молодого наглеца. Но цивилизованному человеку не подобает, точно дикарю, поддаваться первому стремлению, не обдумав ситуации. Я придушил свой гнев и, медленно стирая кровь, - удар оказался болезненным, вдобавок его последствия совсем не украсят мое лицо, - попытался понять, что же произошло. Возможно, я искал причину, которая оправдала бы поведение симпатичного мальчишки и позволила бы мне не убивать его? Не в том же дело, что я боялся смертельного возмездия со стороны барраярцев, которое неизбежно последовало бы за убийством их командира!...