— Ну, Дин, так Дин. Нам-то что?
— Их двое, — раздражаясь, сказала Катя. — Молодой и старик. Молодой — левша.
— Не мудри, пожалуйста. С чего ты взяла?
— Ах, господи! Следы, чё поменьше, в пятках глубоки. Так старики ходять. А вот — большие отпечатки. Глянь, какой размах шага. Молодой шел, аль непонятно? И левый шаг длиньше. Левша он.
— Поспешим, Катя. Нас тоже двое. Мы не дадим себя в обиду.
Они пошли по завалам Федюшкиной речки, спотыкались, падали, снова тащились вперед. Но теперь Катя то и дело застывала на месте, оглядывалась, точно боялась удара в спину.
«Плетутся мелкими шажками дни до слов последних в книге нашей жизни…» — уныло подумал Россохатский. — Кажется, Шекспир».
На вторые или третьи сутки хода по Федюшкиной речке Катя снова увидела две пары следов. Резко остановилась, кинула Андрею:
— Я все ноги избила. Невмочь больше. Пойдем верхом.
— Боишься людей? — спросил он.
Женщина промолчала.
— Ну, что ж, давай подниматься.
Андрею всегда казалось, что горы и трясины никак не могут соседствовать. Однако распадки, затянутые грязью, встречались часто, ноги утопали во мху, и надо было тщательно следить за тропой, чтоб не провалиться в ржавец. Болотняк больно бил по лицу, и отдыхали только тогда, когда выбирались в заболоть[70]. Лишь теперь Россохатский, кажется, догадался: заболоченность Саян связана с долгими летними ливнями.
Тропинка все время взбиралась вверх, и наконец Катя и Андрей приблизились к перевалу. Лес — это был почти все кедровник — давно кончился, и теперь по земле, будто калеки войны, ползли карликовые березки да хватался друг за друга угнетенный лесок.
У перевала пестрели горные куропатки, иногда они покрывали редкую зелень, точно пауты конскую гриву, но были у путников лишь три пулевых патрона, — не тратить же их на эту мелкую дичь.
К седловине добрались в темноте и повалились без сил у родничка.
В середине ночи, когда они глухо спали, положив под себя ватник и накрывшись шинелью, с юго-востока нанесло тучи, и в камни стал дробно бить крупный и круглый, как морские камешки, град. Потом на землю обрушился ливень, и они проснулись, насквозь промокшие и несчастные до последней степени.
На рассвете воздух снова был теплый, небо окрашено в бирюзу и золото, и ночной косохлест с градом казался неправдоподобным, как дурной сон. Впрочем, внизу, под перевалом, медленно клубились дымы тумана, грязные и взлохмаченные, точно речной лед в половодье.
Утолив жажду из родничка, наполнили флягу и приготовились к спуску. Катя пошла было вслед за Андреем, но внезапно застыла на месте. Она шарила взором под ногами, перевела взгляд на неглубокую пещеру.
Андрей подошел к женщине и тоже стал рассматривать землю.
У грота темнели остатки углей и зола. Рядом лежали подсохшие ветки карликовых берез, служившие людям подстилкой. В задернованной почве виднелись четыре дырки от колышков.
Женщина сунула в золу палец. Остатки костра были холодны, и роса глубоко пропитала их.
— Опять те же самые, — сказала Кириллова, покусывая сухие, потрескавшиеся губы. — Двое. Оба курять. Один большой, другой маленький. Дин и кто-то еще. Кто?
— Почему двое? Как решила, что курят? — раздраженно спросил Андрей. Его уже начинала сердить малопонятная боязнь Кати. — Пойдем же…
Но Кириллова топталась на месте, и в ее глазах застыли беспокойство и страх.
— Двое, — упрямо повторила она. — Вишь, тут, под скалой, пепел. Один курил трубку, другой — папироски. Здесь сухо, и пепел не размыло.
Потерла лоб, добавила:
— Они не шибко согласные, эти двое. Не пара. Каждый готовил себе харч в своем котелке. Коли б один котелок — две дырки от колышков.
— Катя!
— Ну, что «Катя»! Должны ж мы знать, на кого, не дай бог, наскочим.
Не обращая внимания на нетерпение Россохатского, встала на колени, подумала вслух:
— У маленького — мягкие сапоги, можеть, бахилы — его следы удержались лишь на сырой земле. У большого — ботинки либо сапоги с подковами. Вон царапины от подков.
Сотник взял женщину за руку, попросил, как можно мягче:
— Довольно, Катенька. Успокойся. И не Дин это, может, вовсе.
Кириллова осуждающе посмотрела на Андрея.
— А то не знаю следов того старикашки!
И объяснила, как малому ребенку:
— В тайге просто так не бываеть, чё всё равно. Не друг, так ворог. Бог с тобой, пошли. А все ж по сторонам гляди.
Андрей грустно усмехнулся:
— В этой жизни, кажется, нет ничего без «но» и «а», Катя.
70
Распадки — мелкие плоские ложбины, небольшие долинки. Ржавец — болото с застойной, ржавой водой. Болотняк — редкостойный угнетенный лес, растущий на болотах. Заболоть — сухое место за болотом.