— Где высокие комиссары?
— Еще в Иркутске. Там же — японская военная миссия майора Токеда и, кажется, французы. Остальные — в пути на Дальний Восток.
— Хорошо… Идите, майор, я подумаю.
Попросив Занкевича на время оставить салон, Колчак остался один на один с Тимиревой.
— Я не вижу другого выхода, кроме пули в лоб, — сказал он, криво усмехаясь. — Это, вероятно, единственное, что может избавить меня от петли большевиков.
Тимирева сказала мягко:
— Вы не должны так волноваться и впадать в крайности. Всегда можно найти выход, если подумать.
— Вы что-нибудь предлагаете?
— Да.
Колчак раздраженно улыбнулся.
— Что же?
— Уйти в Монголию. У нас есть верные люди, и это немало. Чехи не станут мешать: у них приказ Жанена.
Адмирал долго молчал, тер щетинистый подбородок, ерошил короткие волосы.
Он знал: от Нижнеудинска к границе Монголии тянется почтовый, почти заброшенный тракт. Это триста верст заснеженного, гиблого пути, лишенного признаков жизни. К тому же на тракте, по сведениям чехов, то и дело появлялись отряды партизан. Правда, конвой адмирала — пятьсот шестьдесят офицеров и солдат — в силах был справиться с ними. Если, разумеется, люди не разбегутся куда глаза глядят.
Допустим, пойдут. А дальше? Перевалы, по которым следовало форсировать границу, бог знает, как высоки и покрыты глубоким снегом. А за ними — безбрежная Гоби, мертвая пустыня без жилья и людей. Редкие кочевья монголов — вот все, что в лучшем случае мог встретить беглый адмирал на этом белом, как сама смерть, пути.
Колчак вздохнул и растерянно посмотрел на женщину.
— Это весьма проблематичный выход, Анна. А вы? Пойдете со мной?
— Да. Путь в Монголию крайне опасен; в Иркутске красные или бело-зеленые[6]. Хрен редьки не слаще. Я готова к любой дороге, но вместе с вами.
— Благодарю вас, Анна. Но я ничего не скажу сейчас. Надо подумать, посоветоваться с Занкевичем и Пепеляевым.
Всю ночь в вагоне адмирала горел свет. Утром легко поддающийся уговорам Колчак был уже горячим сторонником бегства в Монголию. Занкевичу приказал принять на себя начальствование над экспедицией.
Генерал тотчас отправился к Гассеку и получил от него заверения, что чехи не станут чинить препятствий уходу адмирала.
Вечером Колчак собрал конвой и сказал речь. Он коротко сообщил о положении в Иркутске и на Дальнем Востоке и уведомил охрану о принятом им решении. Немного помедлив, заключил:
— Каждый из вас волен выбирать. Желающие остаются со мной.
Он всматривался в непроницаемо вежливые или непроницаемо холодные лица моряков, и где-то на самом дне горла у него рождался хрип злобы и отчаяния. Он хотел верить им и не мог: эти нижние чины были из того, чужого мира, с которым он воевал насмерть, и полагаться на них до конца было невозможно.
Но тем не менее сказал Тимиревой и Занкевичу, когда они остались одни:
— Хоть охрана не бежит от меня в трудный мой час. Я верю морякам.
Занкевич покачал головой.
— Извините, ваше высокопревосходительство, но я не разделяю вашего оптимизма. Большевики Нижнеудинска засыпали конвой прокламациями, зовя его к дезертирству и выдаче верховного правителя. Дай бог, чтоб все было, как вам хочется.
На другой день Колчак послал Трубчанинова узнать, что решил конвой. Адъютант вернулся совершенно растерянный.
— Там всего несколько человек, ваше высокопревосходительство…
— То есть как?.. А остальные?
— Ушли к большевикам. В город.
Колчак не спал всю ночь. Он сидел в темноте, подперев голову руками, и молчал. Рядом безмолвно терзалась Тимирева.
Утром она немного забылась в постели, а когда встала и подошла к адмиралу, слезы потекли у нее из глаз: короткая шевелюра Александра Васильевича была бела.
Колчак велел пригласить в салон Пепеляева и Занкевича.
Они вошли, бросили взгляды на поседевший ежик верховного правителя и переглянулись.
Адмирал сказал, глядя в сторону:
— Мы в мышеловке. Я отказываюсь от верховной власти в пользу генерала Деникина. Завтра уходим в Монголию. Идут только офицеры. Прошу вас, генерал, отдать распоряжения.
Занкевич вышел. Колчак несколько секунд стоял в глубоком раздумье, но затем, будто очнувшись, крикнул Трубчанинову:
— Верните генерала, лейтенант! Я не все сказал.
Занкевич снова появился в купе.
— Распоряжение офицерам отдадите в моем вагоне, Максим Иванович. Вечером. Я полагаю, мое присутствие не помешает?
6
Бело-зеленые — флаг Политцентра был из белой и зеленой полос, знаменовавших сочетание снегов и лесов Сибири.