— Что случилось? — обеспокоенно спросил подселенец.
Она повернула голову, покосилась на его встревоженное лицо и тяжело вздохнула:
— Ничего…
— Точно ничего?
— Угу.
В конце концов, нечего грузить друга своими проблемами. Эрика взрослый и независимый человек, она в состоянии справиться со всеми своими чувствами, и эмоциями, и проблемами…
Подселенец устало поднялся на ноги. Эри тут же перехватила его за запястье.
Ладно, не такая она уж взрослая и независимая!
— Это ведь не из-за меня? — Она нервно закусила губу. — Все, о чем говорил Дейр, что происходит на Канноре… Это же не потому, что я появилась?
Ил приподнял уголки губ и вновь сел рядышком:
— Серьезно? С чего вообще ты так решила?
— Ты разговаривал с ним? — напористо спросила Белуха и приподнилась на локтях. — Дейр упоминал меня? Ругался, что из-за «этого недивинского бревна» у него одна головная боль? Или что от неумелого опенула лучше бы избавиться, чтобы глаза не мозолил и место зря не занимал?
— Дейр никогда не называл тебя бревном! — вскинул брови каннор.
— О, отлично, значит, все остальное он озвучивал! — простонала Эрика и снова закрыла лицо подушкой.
Было обидно, до слез обидно. И уже не столько потому, что Эрика подводит «синих». Неужели никто из друзей не честен с ней до той степени, чтобы просто в лицо сказать: «Эри, ты для нас всех просто заноза в одном месте, не могла бы ты свалить?!»? Эри ведь не эгоистка, она бы свалила! Расстроилась бы, может, поначалу бы даже разозлилась, закатила истерику, разревелась, попыталась бы вернуться, как-то все исправить. Но если так надо, если так всем будет лучше…
Пружины матраса скрипнули. Ладоней коснулись грубоватые, от частых драк, теплые пальцы — и кулаки, стискивающие наволочку, сами собой разжались.
— Эри, — негромко сказал Ил. Его голос теперь звучал напротив лица, и Белуха могла слышать чужое частое дыхание. — Посмотри на меня. Ну же!
Девушка нехотя опустила подушку и подняла глаза. Друг улыбался, открыто и ласково, как котенку или милому щенку. Хотя, своей открытостью и добротой парень сам походил на верного и преданного пса.
— Послушай. — Он осторожно убрал выцветшие пряди с ее лба. — Дейр дорожит тобой. Я дорожу. Все мы. И, что бы кто тебе ни говорил, мы никогда не посчитаем тебя обузой. Ты же наше спасение, вроде как… наш лучик солнца после многолетнего шторма! Или весенний день после долгой зимы. Ну, то есть, как что-то теплое и хорошее!.. Черт, прости, я не очень хорош в поддержке и… — парень чуть отвел взгляд, — …комплиментах. Но я просто хотел сказать, что ты — лучшее, что случилось с Каннором за все время войны. Тебя все любят! И… и я в том числе.
Он чуть покраснел, и все мысли, давящие на сердце, как тяжелые валуны, испарились. Все те светлые чувства читались здесь: в его лице, в блестящих глазах, в мерцающем амулете на шее, в трепетных прикосновениях. Ил совершенно не умел врать. Его душа словно была на ее ладонях.
— Я тоже очень тебя люблю, — улыбнулась Эри и ткнулась в горячую шею, крепко обнимая каннора. От парня приятно пахло солнцем, злаками и мятой. — Ты мой самый-самый лучший друг!
Ил тихонько фыркнул ей в макушку:
— Что, даже лучше Лилии?
— Ну, нет! — прыснула Белуха. Подселенец заерзал, когда ее дыхание защекотало оголенную кожу. — Сразу после нее.
— Чего? Нетушки, на серебро я не соглашался! — рассмеялся он и, вытащив зажатую между ними подушку, шутливо ударил ей по плечу подруги.
Эри в долгу не осталась и легонько толкнула парня в грудь. Ил, конечно, отступать тоже не думал.
Тихо, чтобы никто из остальных жильцов не услышал, смеясь, они осыпали друг друга тычками, толчками, легкими ударами и беззлобными колкостями. Подушка уже отлетела куда-то на пол, одеяло безбожно смялось, но Эрику это совершенно не волновало. Для нее словно вообще перестал существовать мир за пределами узкой кровати, на которой едва помещались она, уже совсем растрепанная, со сбитым дыханием, и Ил, сияющий от счастья и жмурящий свои невероятные глаза. Какая разница что там, вне? Какая разница, что было до и будет после? Они здесь, сейчас — и им хорошо в этом «здесь и сейчас». И будь у Эрики выбор, она бы навечно осталась в этом мгновении, где не надо ничего решать и бояться, где она спокойна, где безопасно. Где она дома.
— Нечестно! Нечестно! — залилась смехом она, когда Ил, обхватив тонкие запястья, повалил ее на спину, а сам навис сверху с выражением абсолютного победителя.
— Что нечестно? — широко улыбнулся он. — Ты знала, на что шла, когда разозлила солдата с многолетним стажем!
— Это ты злишься так? — хмыкнула Эри.
Парень шутливо огрызнулся:
— Просто в ярости! Я не собираюсь никому уступать звание твоего самого… — он наклонился к ее шее, замер на пару мгновений и нарочито выдохнул на нее так, чтобы Белуха снова засмеялась. — …Самого лучшего друга.
— Щекотно! — Эрика без труда высвободила руки и уперлась каннору в грудь, чуть отстранила. Несильно — настолько, чтобы видеть лицо.
Только сейчас, когда он нависал над Белухой, она увидела, как много, оказывается, не замечала. К примеру, она никогда прежде не обращала внимания, что у подселенца есть маленький шрам, рассекающий левую бровь. Совсем блеклый — видимо, полученный в детстве. По скулам рассыпались желтоватые веснушки, хотя раньше Эри думала, что они бывают лишь у рыжих. Губы у парня обветренные и искусанные, бледные и тонкие. Нос, очевидно, когда-то поломанный, чуть кривоватый, но такой, чтобы придавать внешности живости, а не уродовать. Между бровей залегла едва видная складка — вот уж что было действительно странным для неутомимо жизнерадостного подселенца. На щеках играли ямочки от улыбки. Столько крохотных мелочей, которые вместе рисуют такой знакомый, практически родной образ.
— Ты красивый, — на выдохе вырвалось у Эрики.
Она не лукавила — друг действительно красив. Было ли дело в правильных пропорциях, тех самых не замеченных до этого мелочах или же в мистическом внутреннем свете, о котором пишут в книжках, — Эри не знала. Но зато знала, что с румянцем на загорелой коже Ил еще красивее.
— Ты тоже, — смущенно ответил он. — Ты тоже очень… ну… красивая.
Взгляд каннора метался между ее глазами и губами. От этого казалось, что он хочет ее поцеловать. Но Эрика понимала, что так Ил просто защищает их обоих от вселения. А жаль… Белуха хотела бы разглядеть получше разноцветные радужки и увидеть там что-то такое, что увидела бы только она одна на всем белом свете.
Ил наклонился ближе, на щеках ощущалось его сбивчивое горячее дыхание. Запах солнца и травы усилился. Эри прикрыла веки, и стало казаться, что они сейчас лежат посреди огромного живого луга. Ветер осторожно перебирал пряди, вплетал в них легкие травинки, ласкал кожу, холодил губы; все тело окутывали, обнимали солнечные лучи — их тепло пробиралось внутрь и заставляло сердце стучать быстро-быстро, как крохотную пташку в клетке. Эрика никогда не чувствовала подобного раньше. Но эти ощущения не пугали, нет. Напротив, хотелось задержаться в этой мечте как можно дольше — и как можно дольше чувствовать чужое тепло, прикосновения, дыхание…
Оглушительно скрипнула половица. Эрика распахнула глаза.
Парень отскочил от нее, как ошпаренный, и замер на противоположном краю кровати. Белуха еще пару секунд глупо моргала и пялилась в потолок, стараясь прийти в себя. А после осторожно, будто могла рассыпаться, приподнялась и обернулась к двери.
В проеме, заламывая руки, пугливо округлив глаза, стояла не кто иная, как Ками.
— Простите, что помешала, — растянула губы в противную улыбку эта мелкая гадина. — Я лишь хотела пожелать спокойной ночи…. Но, видимо, спать вы пока не собирались.
— Да мы н-не… — попытался оправдаться Ил ломающимся голосом. — Мы здесь… п-просто дурачились!
— Аг-га, — судорожно поддакнула Эри, подскакивая на месте и оглядываясь в поисках чего-то, что могло бы подтвердить их слова.