Небольшой отряд ленинградских этнографов вместе с косарями каждое утро переезжал из Вяткино на ту сторону Оби. У дюн их дороги расходились. Вечером, когда сенокосная бригада возвращалась домой, этнографы возвращались тоже. Стояли жаркие дни середины июля. С полудня до трех часов дня работать нельзя — солнцепек. Перерывы долгие. Но ни песен, ни шуток не слышно от дюн. Уже пятый день раскопки древних могил, которые, по рассказам старожилов, так щедро показываются случайному путнику по весне, не давали успеха. Их просто не было — этих древних могил. Уже обрушены стенки трех самых больших дюн. Найден явно захороненный череп коня (а коня всегда хоронили и древние скифы и древние алтайцы вместе с погибшим или умершим хозяином), но самих могил, останков тех, кто жил в этих затопляемых местах почти девятьсот лет назад, нет. Ребятам наскучило тщательно расчищать каждое темное или ржавое пятно — признак органического разложения либо кострища. Такой след может оставить и случайная ветка, и корень дерева.
На шестой день Дмитрий — начальник отряда, перепоручив дела студенческого коллектива второкурснику Володе, пошел обследовать "огромное", как говорили вяткинцы, кладбище у Клепиково. Поздно вечером он вернулся. На том месте искать нечего. Кладбище двухвековой давности, русское, видимо, старообрядческое. Старообрядцы давно уже ушли из этих мест на восток.
И все же на седьмой день работы были перенесены на небольшой выступ в протоке Оби у деревни Камышенки.
— Ура! Череп! — закричала Валя. Пронзительный крик долетел до лагеря. Дмитрий с ребятами побежали к раскопу. Под тонким слоем забуревшей от времени бересты (берестой обычно покрывали или заворачивали в нее умершего) угадывался четкий абрис черепа.
Кричала Валя, обычно спокойная и неразговорчивая, шумно радовалась своей удаче. Ее можно было понять — почти полмесяца ребята на жаре всаживали лопаты в легкий песчаный грунт и, углубляясь до материковой стерильной почвы, где нет никаких следов жизни или смерти человека, выкидывали на поверхность из раскопа многие кубометры земли. Грунт легкий, песчаный, но зато его легко развевает ветер, песчинки лезут в глаза, они всегда на зубах, их полно в пахнущем дымом чае, и в похлебке из консервов, и в традиционной гречневой каше. Полмесяца не дали практически никаких находок и превратили ежедневный землекопный труд в обязательный, но безрадостный урок, и в маленьком отряде кое-кто у вечернего костра часто теперь предавался унынию.
Ребята-этнографы участвовали в первой в своей жизни экспедиции, проходили первую археолого-этнографическую практику, далеко от дома, в непривычных условиях быта, и жили той работой, которую многие воспринимают как удачный романтический поиск золотых диадем, серебряных кубков, мраморных изваяний или пергаментов с таинственными письменами. Будни намного тяжелей и приземленней. Бывает, что за весь сезон археологи так ничего и не найдут путного, хотя и перекопают горы земли. И все-таки поиск не кончается, поиск прошлой истории, умерших жизней и судеб. Дмитрий — начальник отряда, единственный, кто точно знал, чего следует ждать от могильных холмов у Обской протоки, и то ходил понурив голову, и поэтому лицо становилось не просто озабоченным, но и хмурым. Дмитрий ждал, что оружие или орудия труда, одежда или конская сбруя, скрытые под земляной толщей, расскажут о неизвестном еще историкам-этнографам периоде жизни древних алтайцев, отстоящем от наших дней на восемь-девять веков. О предмонгольском времени степного Алтая.
Ребята поначалу жадно ловили рассказы Дмитрия, слушали его предположения и усердно старались найти хоть что-нибудь, что помогло бы раскрыть вековую тайну. Но шли дни, и просто изнурительный труд, просто усталость приводили к тому, что обычно у вечернего костра сидел один Дмитрий. Иногда к нему подсаживался Большой Володя — рослый белобрысый юноша. Володю звали Большим, так как в отряде был еще один Володя — чуть пониже ростом, в очках, с темными аккуратно подстриженными волосами, с выражением злого упорства на лице, которое особенно проявлялось в тот момент, когда он бросал трехсотую лопату земли из своего идеально расчищенного, но, увы, пустого раскопа. Володя-маленький считал число лопат или вслух, или про себя. Он был аккуратным, но в тот год ему явно не везло. Валя копала совсем рядом, и у нее оказалась первая находка.
Весь отряд собрался у раскопа, в яме которого, опустившись на колени, Дмитрий ножом осторожно расчищал захоронение. Под берестяной покрышкой лежал желтый скелет воина. Нож, наконечники стрел и копий были погребены рядом с ним. Валина находка подняла настроение, и, хотя следующий день не принес успеха, ребята работали с азартом. Дмитрий задумчиво ходил по раскопу, надеясь определить возможное размещение могил. Прошел еще день. Утро семнадцатого июля — день рождения великого русского этнографа Миклухо-Маклая, ставший днем этнографа, — должно было быть утром выходного дня, но ребята отказались от отдыха и ушли после завтрака на раскоп. К полудню трое наткнулись на захоронения. Через неделю было раскопано и расчищено более двух десятков могил воинов, причем некоторые из них были захоронены вместе с конем.