Шутка ли — целая эпоха канула в бездну. И то, что происходит сейчас, друг мой Кан, напоминает не войну, а агонию. У меня есть полчаса, прежде чем будет готова к походу очередная армия… смертников, скажу прямо: пара тысяч зеленых новичков и сотня лишившихся магии Алых Стражников, которые сейчас пытаются навести в этой испуганной толпе порядок, а в битве полягут первыми.
Я хотел провести оставшееся время в тишине, собраться с мыслями. Не знаю, зачем взялся писать тебе, Кан.
Ну что ж…
Сегодня я встретился со своими учителями, буду называть их так, памятуя о том, что храню паять девяти.
Память… Я порадовался, что среди детей Сайнара, перешедших на сторону миродержцев, не было Орлайи: из всех девяти ее Ирин — единственный, кого бы я хотел вытравить из памяти навечно.
Итак, я встретился с теми, кто учил Джуэла, Лайнувера, Балу, Косту, Оазиса, Милиана, Пая и Джармина. Война долго разделяла меня и Кангассков: зная, что они воюют на одной стороне со мной, я не встречался с ними лично до этого дня. Как произошла встреча? О, меня никто не звал, конечно же (смеюсь мысленно), я поступил в своем духе: узнав, что все девять Кангассков находятся в Юге, заявился на одно из их совещаний, никого не спрашивая.
Не знаю, чего я ждал: быть может, того, что в душе моей проснется что-то, но нет… Ничего не дрогнуло, Кан. Я смотрел на них, как чужой. Я чувствовал себя чужим.
И, возможно, впервые осознал четко и ясно: все те, кто шел сквозь Дикую Ничейную Землю, умерли, когда появился я. Даже Милиан Корвус, которому повезло остаться последним. Простая сумма девяти обернулась совершенно иным существом. Количество, переходящее в качество?.. Можно и так сказать, за неимением лучшего объяснения.
..Я остался хладнокровен, а вот твои братья и сестры являли собой печальное зрелище: они смотрели на меня с надеждой, каждый хотел видеть во мне своего погибшего ученика, тем более, что я легко оперировал в разговоре воспоминаниями любого из них.
Разочарование нарастало постепенно, как надрывный островитянский плач. И я знаю, о чем невольно подумал каждый учитель: что его или ее ученик был в сотню раз лучше меня. Будь здесь Орлайя, и она подумала бы так же.
Не буду спорить: я вполне согласен с ними. Те девятеро были лучше — светлее, человечнее… продолжай список любыми достоинствами, не ошибешься… а я — сильнее, всего лишь…
…Время выходит. Пятнадцати минут, что остались, хватит только на то, чтобы дойти до ворот. Потому прощаюсь.
Кангасск перечитал письмо еще раз и в недоумении отложил книгу.
«Похоже, пора заканчивать верить в удачу, — невесело подумал он, — и в милость Горящего. И в собственную правоту…»
Это было самое бесполезное из всех писем Максимилиана, что Кангасск прочел с момента своего пробуждения в новом Омнисе. Оно было ни о чем и не к месту… как и должно быть любое письмо, бездумно выбранное наугад.
«Я стал ошибаться…»
…Раньше каждое письмо Макса казалось одинокому Ученику путеводным лучом во тьме, подсказкой из прошлого, надеждой на будущее; неудивительно, что он быстро привык к такому положению дел. Как привык и к тому, что предчувствия не подводят его и позволяют шагать по жизни с непоколебимой уверенностью в собственной правоте.
Каждый. Каждый, кто уверовал в покровительство Горящего, закончил свои дни печально. И Макс предупреждал об этом.
Кангасск тяжело вздохнул и погасил Лихты, позволив бархатной тьме поглотить все, кроме узкого прямоугольника окна и пятна лунного света на полу. Как ни странно, но вскоре он заснул, хотя минуту назад был полностью уверен, что спать не сможет, когда на душе так скверно.
В сладком забытьи сна Дэлэмэр видел бескрайнее море, спокойное, темно-синее. В этом сне под тяжелыми сапогами скрипели доски; потрепанные паруса наполнял ветер; стройная девушка, окруженная прозрачным ореолом Ффара, держала штурвал маленького димарана; а детский голос где-то рядом напевал куплет о крылатом корабле… Мир, состоящий из моря и неба, дышал надеждой и свободой, а еще — вечностью.
Проснулся Кангасск от холода. Не сразу проснулся: он цеплялся за уходящий сон изо всех сил, не давая ему растаять, как воспоминанию, и одновременно пытаясь нащупать рукой одеяло. Но реальность взяла свое: сон погас, оставив после себя горькое чувство разочарования.
Серый сумрак комнаты мешался с розовыми красками рассвета, занимающегося за окном. Злосчастное одеяло Кангасск нашел возле кровати… и как оно умудрилось свалиться?.. Неважно: вряд ли теперь удастся заснуть снова. Да и сон тот не вернуть…
Для поднятия настроения и боевого духа можно разве что пойти на кухню, сварить файзульского чаю по рецепту племени Хак, а потом удивить Флавуса тем, что тот, кого в сегодняшний поход брать никто не хотел, все-таки встал раньше всех.
Такая мысль была, конечно, слабым утешением, но Кан улыбнулся.
«Вставай, засоня! — сказал он чарге; та потянулась на полу и широко зевнула, продемонстрировав великолепные, ослепительно белые клыки. — Вставай-вставай. Будешь умницей, налью тебе молока»…
Глава пятьдесят четвертая. Золото мертвых
— Что брать, командир? — с ленцой осведомился один из ветеранов; судя по униформе, Алый Стражник. Что здесь делает боевой маг Юга, Кангасск мог только догадываться, но, судя по тону разговора, и он, и пятеро Серых Охотников знали Флавуса прекрасно и немало повоевали плечом к плечу: держались они на равных.
Ивенский командир с утра был явно не в настроении, и Кангасск понимал, почему: шестеро ветеранов, которых Флавус намеревался взять с собой, иначе как шутливо о грядущем походе не отзывались. После всех аргументов приведенных ими (спокойствие чарги, неспособность стигов к человеческой магии и проч.), гипотеза Брианов держалась на одних лишь вере и упрямстве.
…Двери ивенской оружейной были слишком тяжелы, чтобы открывать их вручную. За открытие их отвечал скрытый в толще стены механизм, а если говорить строже, то магомеханизм: чтобы он пришел в действие, Флавус коснулся простым магическим заклинанием небольшого кристалла на одной из дверей.
Магия… Да сама идея такой защиты входов в главные здания Ивена была основана на том, что стиги ей не пользуются. Так что за спинами Кана и Флавуса послышалось несколько сдержанных смешков. Дэлэмэр издал страдальческий вздох; Бриан же насупился и молча шагнул в открывшийся темный проход.
— Мы ожидаем необычную тварь. Берите и холодное, и огнестрельное. Клинки и пули — с серебряным напылением, — четко и бесстрастно говорил он, шагая по гулким плитам зала и попутно подвешивая под потолком Лихты, холодные Северные все как один (а как иначе, если рядом порох?).
— Необычную? — с подозрением произнесла одна из Охотниц.
— То-то ты семерку собрал! — хохотнул Алый Стражник. Его звали Нау Тирран, и он, по мнению Кангасска, был из тех людей, которые смеются не от искренней радости, а скорее, для того, чтобы ужаснулись все вокруг.