Полковник кашлянул и не нашелся с ответом. Решительность и мягкая настойчивость гостьи ему понравились, и он отметил, что привычно ей обращаться к незнакомым людям и при этом не быть назойливой.
Вдова?
Полковник внимательно посмотрел в глаза Дягилевой.
Вдова фронтовика?
— Чем вас смутило мое выступление? — спросил Игнат Фомич, все присматриваясь к посетительнице и стремясь вспомнить в деталях, о чем говорил по радио. Кажется, он не упоминал имя Дягилева. Речь шла о сожженной деревне. Об окружении. О фронтовых встречах. К сожалению, цельным его очерк не получился. Вышел полный сумбур. Но Дягилева полковник не знал никогда. Он мог твердо и непреклонно сказать об этом.
— Вы рассказали, что видели, как из-за облаков мимо деревни пролетел самолет в полной тишине, наш самолет, — услышал полковник вежливый и настойчивый голос гостьи.
— Да, это так, — ответил он, не понимая, в чем, собственно, дело. Когда Петраков выступал на радио, совершенно случайно вспомнился этот эпизод.
— Вы видели самолет девятнадцатого сентября?
Полковник задумался.
Его ни разу еще так не расспрашивали. Что-то жалкое и мучительное промелькнуло в глазах Дягилевой. Она нервничала и боялась и желала услышать утвердительный ответ.
При чем тут девятнадцатое сентября?
Какая разница, какого числа и месяца это случилось! В этот день партизанская группа во главе с ним уничтожила пять машин фашистов и возвращалась с победой. Своей первой победой в тылу врага. Да, они видели краснозвездный самолет, бесшумно планировавший над лесом.
— Девятнадцатого сентября, — улыбнувшись мимолетному воспоминанию, подтвердил полковник Петраков, — и что из этого следует?
— Мой муж вел этот самолет, — сказала Наталья Ивановна и побледнела. Она торопливо достала из сумки карту области и развернула. — Ведь это было здесь? — показала Дягилева Петракову жирно очерченный кружок. — Посмотрите, здесь?
— Ну, ну, — придвинулся ближе заинтересованный Петраков и надел очки, всмотрелся в карту, — вы совершенно правильно отметили.
— Мой муж погиб в этом районе, — сказала Наталья Ивановна, — больше о нем мне ничего не удалось узнать, а вы некоторое время партизанили в этих лесах.
У полковника лицо сделалось жестким и угрюмым. Он не хотел разочаровывать человека, у которого затеплилась надежда, и не знал, чем помочь. А так и вспыхнули неуемной радостью, сверкнули глаза у этой женщины. Но он просто видел самолет и ничего не ведал о нем больше. В этот же день ушел с группой к линии фронта и с боями пробился к своим. Пятьдесят дней насчитывал незабвенный рейд.
В основном о том и шла речь в радиоочерке. О сожженной деревне он говорил в самом конце, как не осталось ни одного человека в живых, и когда он приехал поклониться непокоренной земле, не с кем было разделить скорбь и кручину. Не осталось жителей, переживших оккупацию, в возрожденной деревне.
— Вы говорите, говорите, — взволнованно попросила эта странная женщина. Ее глаза просили и умоляли, — говорите, что знаете, и мне больше ничего не нужно.
Полковник жалел гостью и сочувствовал ей, и сожалел, потому что ничем не мог помочь, а эта женщина, очевидно, все сорок лет искала мужа, пропавшего на войне.
Петраков стал рассказывать об Аграфене и, видя в памяти ее и смотря в глаза Дягилевой, он невольно отметил нечто общее в лицах этих непохожих друг на друга русских женщин.
Да, Аграфена была моложе, свежее, привлекательнее, румяней и полней, но в ее лице тоже в свое время поражало выражение спокойного и уверенного терпения, что теперь он подмечал у Дягилевой.
Она была уверена. И эту уверенность не поколебали четыре десятилетия, пока она искала мужа. Эта уверенность жива вместе с ней.
Полковник отвернулся и без разрешения закурил.
Такая женщина многое, очень многое понимает без слов. Ему удалось справиться с собой и подавить неожиданно вспыхнувшие слезы. Конечно, утопающий хватается и за соломинку. Но подумать только: сколько энергии, сил и веры.
Сам он, будь на ее месте, услышав о каком-то самолете, что где-то пролетал сорок лет назад, наверное, не придал бы этому факту никакого значения, а ей ударило в сердце.
Вот женщина!
Да и Аграфена…
К ней приходили грязные, оборванные, голодные, в крови от ран, с тяжелым настроением после поражения…
Полковник крепко стиснул зубы и зажмурился.
В который раз в нем пронзительно заговорило в больнице отчаянье от того, что нет у него слов, способных передать благодарность и любовь к таким людям. Многоопытный и старый, он знал, ведал, что в этих простых русских женщинах, как Дягилева и Аграфена, обретает живую плоть и кровь значение великого слова Родина.