Васильев достал блокнот и сделал в нем пометку. Если он прав, то следовало разрабатывать новую методику поиска. Имело прямой смысл поговорить об этом на рабочей планерке, как только закончится для них графолинское дело.
— Возникла идея? — спросил Неведов.
— Старая как мир, — ответил, улыбаясь, Васильев, — сделаем с твоего рисунка фоторобота, Николай Иванович, и будем ловить двойника.
— Я все-таки дам и словесный портрет. Последний раз знаете где видел напарника Графолина?
— Все же вспомнил?
— Да. Видел из окна своего кабинета. Стоял у подъезда дома напротив. Представляете? На матерого зверя мы вышли, помяните мое слово…
Они вместе вышли из ГУМа, но Якушев решил его не задерживать на выходе, где было многолюдно, а пройти чуть дальше, чтобы не привлекать к себе особенного внимания. Но южный человек сразу же занервничал, несколько раз оглянулся, пошел очень быстро, явно желая отвязаться от неожиданного попутчика.
Якушев даже оглянулся вокруг, полагая, что кто-то еще, а не он, насторожил его подопечного — но рядом с ним шли две немолодые женщины. Подопечный опять обернулся и посмотрел как будто на него.
Якушев прибавил шагу, и тут потерпевший побежал через дорогу, по которой медленным сплошным потоком двигались автомобили, нырнул под арку. Якушев знал — проходной двор имел три выхода. Но все они просматривались из-под этой злополучной арки-подворотни. Он забежал сюда, однако белого костюма нигде не было видно. Уйти отсюда больше некуда, разве спрятаться в подъезде.
Якушев едва не растерялся, вспыхнуло отчаяние. Следовало немедленно доложить о происшествии, но покинуть этот пост уже он не мог. Оставалось надеяться, что ни в одном из шести домов у южного человека нет и не было знакомых, и ему не удастся выйти незамеченным через черный ход.
А если все-таки есть знакомые?
Якушев отбросил такой исход дела.
Тогда незачем было здесь торчать и делать вид, что его заинтересовала архитектура старых домов. Рассматривал же он окна подъездов — не мелькнет ли где белый костюм, не покажется ли усатый?
Прекрасно знал Якушев, что в эти минуты Неведов должен арестовать Бородатого и ему вскоре, как воздух, будет нужен потерпевший, а он так нелепо застрял в этом дворе. В обеденное время двор наполнится людьми, всякого рода служащими, — проходной выводил кратчайшим путем из ГУМа к метро — и тогда совсем станет сложно не упустить такого пугливого подопечного.
Нужно было немедленно что-то придумать и заставить усатого показаться хотя бы на мгновение — не больше. Но вначале — самому успокоиться. Неведов никогда не поступал неосмотрительно, опрометчиво и, верно, сразу бы подумал, отчего потерпевший так себя повел, почему побежал. Боится милиции? Уже давно кого-то опасался? Он, Якушев, все же ошибся?
Под аркой появился долговязый парень в потертых джинсах.
Этого типа испугался его подопечный? Взгляды их встретились. Парень покусывал губу, был взъерошен и напряжен, словно приготовился к беспощадной драке. Якушев его не интересовал, как и редкие прохожие в проходном. Он явно кого-то дожидался. Хмурое лицо было бледным и ожесточенным, темно-серые глаза смотрели зло и тревожно.
Если у него какие-то счеты с потерпевшим, подумал Якушев, значит, можно спокойно на минуту отойти и позвонить Войтову. Он уже направился к арке, но в это время к долговязому подошла девушка, и Якушев остановился у детской песочницы, сел на лавочку.
Следовало теперь подождать.
Девушка взяла парня под руку. Тот быстро взглянул на нее и отвернулся.
— Я тебя умоляю, Витя, — услышал Якушев, как сказала она, — ты хочешь его избить? Да? Скажи! Не смей, слышишь! — теребила она своего поклонника, а он все не смотрел на нее, губы у него вздрагивали, и злое выражение еще более ожесточило его лицо. Он судорожно вздохнул и, силясь не замечать и не слышать ее, искоса посмотрел ей в глаза.
Якушев заметил это, и ему стало жаль парня, ревновавшего так свою подругу, которая пышной, вызывающей красотой повелевала им и мучила его.