- Сказки, - проворчал он, насыпая на листок табаку, ловко мусоля его языком и скручивая в папироску. - А сам-то с хлебом пришел, а?
Из темноты, осторожно ступая, пофыркивая, появился конь, черный, как смоль, с тонкими сильными ногами. Длинная грива стлалась по ветру, пахло конским потом. Звякнули кольца его узды, когда он потянул свою морду к Кольке, раздувая красные ноздри.
- Осторожно, больно он с характером, - предупредил Кузьмич, наблюдая, как вороной красавец нетерпеливо обнюхивает мальчишку, хватает мягкими бархатными губами Кольку за протянутую к нему ладонь. - Или лягнет, или цапнет, черт упрямый. Пшел, пшел, говорю!
Но конь не думал кусаться и на окрики Кузьмича внимания не обращал.
Он подошел ближе, неторопливо переступая, доверчиво потерся головой о Колькины ладони, мигая умными глазами.
- Ишь ты, - удивился Кузьмич, - хлеб учуял. Не отвяжется теперь, пока не отдашь. Ну, пшел, говорю!
Но Кольке хлеба было не жаль. Он развязал свою тряпицу, отталкивая морду коня, нетерпеливо порывающегося ухватить краюшку поскорее, и протянул угощение на раскрытых ладонях. Пока конь ел, Колька гладил его шею, чесал лоб с белой звездочкой, пальцами расчесывал спутанную жесткую гриву.
- К ночи как бы дождь не собрался, - глянув на небо, пробормотал Кузьмич. Ветер рвал огонь костра, тянул холод по молодой траве. - Пошли-ка, Колька, я домой тебя отведу. Холодно нынче будет, нечего тебе тут делать. Застудишься еще. А ну-ка!
Подставив ладонь под Колькину ступню, Кузьмич подсадил его, помог взобраться на коня. Конь стоял смирно, прядая ушами, словно прислушиваясь к людскому разговору.
- Надо же... - бормотал Кузьмич, оглаживая широкой натруженной ладонью крутые бока коня. - За гриву-то крепче держись,- велел он Кольке, взяв в руки узду. - Свести, эх, придумал тоже... А свести-то куда хотел?
- На речной песчаный остров, - нехотя ответил Колька. - Там никто не найдет.
Кузьмич понимающе кивнул, опустил голову, словно обдумывая что-то.
На лошади Колька сидел не впервые, но этот конь показался ему уж очень большим, высоким, с широкой спиной, с круглыми горячими боками, которые Колькины ноги обхватывали с трудом. И мальчишка сидел на движущейся под ним спине, обмирая от восторга, перемешанного с капелькой страха, впившись, как клещ. Чуя это, конь ступал осторожно, тихо, в поводу шел смирно, словно не о нем Кузьмич говорил - с характером.
От реки веяло холодом, туман стал гуще, и Колька не сразу понял, куда зашел прихрамывающий Кузьмич, тихонько ведущий коня в поводу.
- Эй, деда, тут же брода нет, - крикнул Колька удивленно, услышав, как под конскими копытами заплескалась вода.
- Это для тебя нет, - осерчал почему-то Кузьмич, нетерпеливо дергая поводья, - а для меня есть! Я-то получше тебя всякие тропки знаю. Ну, чего напугался-то? Смотри - вот берег, а вон уж дом твой. Видишь? Вон колодец ваш, вон калитка.
Колька, оказавшись на своем берегу, перекинул ногу через круп, соскользнул с крутого горячего лошадиного бока в траву.
- Ишь, ловкий какой, - то ли похвалил, то ли поругал Кузьмич, едва успев ухватить Кольку за штаны, чтоб тот не брякнулся о землю и не зашибся. - Ну, иди давай...
Колька, прощаясь, обхватил коня за шею, прижался щекой к гладкой шерсти, конь, озоруя, тихонько цапнул его за плечо. Все же с норовом, баловать любит...
Вынырнув из тумана, Колька совершенно ясно увидел свой забор и лавку, на которой дед вечерами отдыхал под окнами, и со всех ног припустил домой. Начал накрапывать дождик, светлый молодой месяц упрятался в тучи.
...А поутру оказалось, что исчез конь с луга.
Совсем.
Люди-то говорили, что все-таки выворотили его инженеры из земли и увезли куда-то на большой машине, да только ни следов не осталось, ни колеи в траве от тяжело груженой машины.
И только Колька с Кузьмичом знали, куда на самом деле конь делся. Знали, да помалкивали.