Нежаркий костер край дороги,
Шагнувший из темени граб,
Оглобли задравшие дроги,
Довольного мерина храп.
Вода в котелке закипела,
Лишь чаю погуще подсыпь.
Ножом по стеклу проскрипела
Колдунья болотная — выпь.
Усну я сегодня богатым,
С улыбчиво-ясным лицом.
Приснится мне отчая хата
И шепот берез над крыльцом.
И мама приснится живою,
И я — молодым, молодым…
Струится над росной травою
Белесый
предутренний
дым.
Я тонул в бушующей Десне.
В страсти необузданной тонул я.
Но всегда к запретной глубине
Сердце обнаженное тянуло.
Тяга та по-прежнему во мне, —
Не терплю уздечек и поводьев, —
Лучше утонуть на глубине,
Чем плескаться в мутном мелководье.
Война сама уже — вина,
Поскольку в мире есть она.
И нет подсуднее вины,
Чем оправдание войны.
Права всей кровью лишь одна
Войну убившая война.
В Европу ходим за малиной,
Тут недалеко прямиком,
За речкой узкою, но длинной,
За озером Тургояком.
Дочь хвалит ягоду, мол, эта
Вкуснее, чем из наших мест.
Другая все-таки часть света.
Почти как импортную ест.
Она садится
вечерами к окну
и смотрит на звезды.
Смотрит, смотрит…
— Если б не звезды, — говорит, —
не о чем было бы думать:
все уже передумала.
Вот и деревце стало большим:
Не достать, за макушку не взять…
Постоим, коли очень спешим,
Помолчим, коли есть что сказать.
На судьбу не надо обижаться.
Постою, затылок поскребу.
Если хорошенько разбежаться,
Можно перепрыгнуть и судьбу.
Но, вокруг поглядывая гордо,
Прежде, чем рвануть на штурм рекорда,
Надо уточнить деталь одну:
Прыгать в высоту или в длину?
Каждый по-своему
утверждает себя.
Один расписывается на храме:
«Здесь был Вася»,
другой — на рейхстаге:
«Проверено, мин нет. Иванов».
Люди эти — копейчане.
Вижу, распахнув окно,
Как играют кирпичами
Каменщики в домино.
Бьются, бросив каски оземь.
Зной нисходит с высоты.
Предвещают рано осень
Арматурные кусты.
Будет дом напротив скоро,
Будет весело в дому.
Красный лозунг вдоль забора —
Подтверждение тому.
Так сложно заметить порою,
Чем прожитый день знаменит:
Не сеем, не пашем, не строим —
А жизнь и течет, и звенит.
И даже обидно, что нужно
Опять в караул заступать…
Но хлеб, что нам дали на ужин,
Напомнит… напомнит опять
О том, что не сеем, не пашем,
Не строим, не плавим, не жнем.
Но Родина здравствует наша,
А значит — не в долг мы живем.
Люблю простор, объятый клевером,
И ширь, и глубь, и жизнь озер,
След ветерка по лугу — веером,
Когда выходим мы в дозор.
На раздорожье у избушки,
Там, где шумят березняки,
Лосенок выпросит горбушку
И нас проводит до реки.
Земля солдату сердце радует:
В цветке гудит довольный шмель,
И оттого, что в небе радуга,
Не тяжела моя шинель.
Виталий Савченков живет в поселке Черноборском Челябинской области. Работает учителем. Деревенский быт, духовная жизнь сегодняшнего селянина узнана и осмыслена им не понаслышке. И если он говорит, что любит «деревенскую тихую жизнь и сельскую работу», то это не просто слова, а признание в любви, подтвержденное жизнью и творчеством.
Геннадий Суздалев,
руководитель областного поэтического клуба «Светунец»
Я в глубинке живу, в деревне,
в самом сердце родного края.
Понимаю язык деревьев,
песню дождика принимаю.
На рассвете промчатся кони,
красным золотом вспыхнут сосны,
И беру я росу в ладони,
и в ладонях играет солнце.
Я другой не желаю доли,
не стремлюсь в бытие городское,
потому что нельзя без боли
оторвать от живого живое.
Мой чуткий сон
нарушил птичий грай.
Умывшись у крыльца
по-деревенски,
стою лицом
к полям и перелескам.
Земной тебе поклон,
родимый край.
Земной тебе поклон,
поклон земной!
С рождения
уклад твой принимая,
и радостью твоею,
и бедой
моя душа наполнилась
до края.
1
России тихие пруды…
А где-то в мокрых космах тины
стоят усталые плотины
над гладью медленной воды.
Их мир спокоен и широк,
но если засорится сток,
не удержать крутые волны:
разрушит, вырвется на волю
неуправляемый поток.
Я думал, глядя на пруды:
и нам необходимы стоки.
Мир чувств спокойных и глубоких
дороже всякой суеты.
