С налитыми кровью глазами, храпя и задыхаясь, волы медленно тащились. Спины их были смочены потом, точно волы только что вышли из реки, а с морд клочьями падала пена. На полозьях скользила, покачиваясь, огромная скала. Она была обвязана бечевой и опиралась на высокую спинку. Глыба, казалось, сидела в большом кресле. При каждом движении спинка трещала. А рядом со скалой шли люди, помогая волам. За концы бечевы они тянули глыбу.
Надвигалась ночь. Каменотесы разбили шатры и легли спать, но долго не могли заснуть, взволнованные рассказом Тинро. А утром, лишь взошло солнце, десятники погнали их на работу.
Начальник зодчих с планом в руках отдавал приказания. Вокруг него толпились младшие писцы.
Рассматривая папирус, на котором были начерчены покои и коридоры гробницы, он обратился к начальнику рисовальщиков:
- Не забудь нарисовать картины точно так, как ты изобразил их на папирусе. Заупокойный храм фараона должен быть чудом мира.
- Будет сделано, - низко кланяясь, сказал писец.
- Скажи начальнику ваятелей, чтобы изображения богов были сделаны со всей тщательностью и наибольшим искусством.
- Будет исполнено, - повторил начальник рисовальщиков.
- Сегодня сюда приедет бог наш и отец Миамун - жизнь, здоровье, сила! - продолжал старый писец. - После того как он заложит чертог вечности, зайди ко мне. Да захвати с собой папирус. Не забудь передать начальнику царских работ и начальнику каменотесов, чтоб и они пришли ко мне.
Не слушая ответа, старик возлег на носилки, и рабы понесли его к месту работ.
7
В Долине царских гробниц, у скал, уже производились работы. Несколько сотен полунагих людей заканчивали расчистку холмов, под которыми нужно было построить гробницу. Начальники с минуты на минуту ждали прибытия фараона.
Вскоре прискакал гонец с известием, что едет Рамзес. Загудели трубы. Вдали появилась стража, за ней много носилок. Старый писец приказал приостановить работы, осмотрел расчищенное место.
Носилки фараона приблизились. Рамзес сошел на землю, поддерживаемый жрецом Амона и царевичем Мернептой. Начальники работ упали ниц перед ними.
Фараон не держался уже так прямо, как на празднестве в Фивах, - стан его согнулся. Видно было, что старый Рамзес болен: ему было восемьдесят пять лет, а царствовал он уже более шестидесяти лет. Он кашлял, руки его тряслись. Глядя на людей, стоявших перед ним на коленях, фараон что-то говорил жрецу Амона.
- Бог и отец наш будет молиться своему отцу, - пронесся шопот жрецов и сановников.
Рамзес воздел руки к солнцу. По верованию египтян, фараон был сыном бога солнца Ра. Помолившись, он опустил руки и вздохнул. Взяв у жреца шнур, Рамзес стал обмеривать землю. Затем фараону подали заостренный кол. Подошел жрец, изображавший бога Тота с головой ибиса, священной птицы. Он помог Рамзесу вонзить кол в том месте, где приходился северо-восточный угол стены. Так же вонзал фараон колья и на остальных углах. Потом он провел мотыгой черту между кольями и присыпал нильским песком место будущей каменной кладки. Оставалось заложить первый камень.
Рамзес взялся руками за деревянный рычаг, и большой камень, легко сдвинувшись с бугра, лег на приготовленное место.
Фараон выпрямился. Он тяжело дышал. Пот катился по его лицу, седые волосы растрепались. Недоумевая, Нугри смотрел на повелителя Египта.
"Что в нем божеского? - думал он. - Такой же бессильный старик, каких мы встречаем тысячи. Как дрожат у него руки! Какое у него исхудалое лицо! И это бог? Нет, это человек!"
К рамзесу подвели четырех быков - белого, черного, бурого и пестрого. Он должен был заколоть их и принести бедра животных в жертву богам четырех стран света.
Жрецы усердно помогали фараону. Дрожащей рукой он наносил удары оглушенным быкам - белому, черному, бурому. И вдруг пошатнулся. Закружилась голова. Он упал бы, если бы жрецы Амона не поддержали его.
Жрец с головой ибиса поднес к губам Рамзеса чашу с напитком. Фараон отпил от нее, глаза его оживились. Он взял нож и твердой рукой поразил пестрого быка.
Нугри смотрел на Рамзеса. Вот фараона подсаживают на носилки. Жрецы и сановники заботливо поддерживают его. Затем рабы отправляются в путь по расчищенной песчаной дороге. За ними следуют жрецы и сановники.
После обеда сотни полунагих людей рыли четырехугольную яму. Работа шла быстро. Нугри не заметил, как яма стала глубокой. Мелькали лопаты, песок сыпался в корзины. Сотни детей, преимущественно мальчиков, спускались вниз и уносили корзины на своих головах. Они шли гуськом к оврагу, чтобы высыпать песок. За целый день работы им платили вдвое меньше, чем взрослым.
Десятники, с палками и бичами из воловьей шкуры, прохаживались, покрикивая, среди детей и землекопов. Нередко пронзительный крик пролетал над песками, и мальчик падал лицом в раскаленный песок. Но второй удар, более жгучий, подымал его на ноги. Иногда вспыхивали злые голоса, слышались угрожающие крики. Десятники поспешно отступали от возмущенных людей и звали на помощь. Прибегали сотские с бичами и палками. Бичи свистели, палки опускались на спины землекопов.
- Не от-ста-вай! - кричали сотские, и десятники подхватывали их возглас.
Нугри исподлобья поглядывал на Кени. Видел, как дрожала у него в руках лопата.
Когда к ним подошел десятник, Нугри спросил, почему каменотесов послали копать землю.
- Мы всегда работали по камню, - говорил Нугри, - и ты, видно, не умеешь отличить каменотеса от землекопа. Где начальник царских каменотесов? Мы желаем говорить с ним.
- Делай, что приказано! - возразил десятник. - А будешь шуметь...
Он поднял палку и погрозил Нугри.
Кени взглянул на рабочих. Одного слова Нугри было бы достаточно, чтоб они бросились на десятника. Однако Нугри поплевал на руки и молча взялся за лопату.
Когда десятник отошел, Кени спросил:
- Почему ты смолчал?
- Что пользы драться с начальством? - возразил Нугри. - Нас избили бы, заковали в цепи и сослали бы на Синайские рудники добывать медь... И, толкнув локтем Кени в бок, он добавил: - Я решил терпеть. Дни и ночи я думаю о важном деле.
Кени удивился, но не успел расспросить Нугри: подходил десятник.
8
На следующий день начальник зодчих приказал плотникам подводить подпорки для верхних пласт земли, а каменотесам пробивать в скале проходы. К реке было отправлено много людей. Они должны были разгружать плоты, прибывавшие из каменоломен с глыбами гранита.
Люди клали глыбы на полозья, запряженные восьмью парами волов, и везли к месту работ. Волы с трудом тащили за собой полозья. Но погонщики дико кричали и подгоняли волов острыми дротиками. Животные жалобно ревели и прибавляли шагу.
Нугри с помощью нескольких каменотесов обмеривал большую скалу, намечая мелом место входа. Было приказано пробить в ней проход, сделать погребальные покои. Это была самая тяжелая работа. Камень попался твердый, и медные сверла с трудом разрушали его. Нугри выбрал плоский кусок гранита, годный для опускной двери, кликнул Кени и распилил с ним гранит длинной медной пилою. Теперь оставалось вытесать из него плиту, и Нугри принялся за работу.
Начальником каменотесов был тот самый писец, которому они подчинялись в Фивах. Однажды утром, когда Нугри и Кени менее всего ожидали его, перед ними появились носилки. С носилок сошел писец, посмотрел на работу каменотесов и кликнул десятника.
- Почему люди работают у тебя, как сонные? - закричал он. - Разве ты не слыхал, что бог наш и отец готовится лечь в чертог вечности? Торопись, раб, иначе я повелю содрать с тебя кожу, а затем посадить тебя на кол!
Испуганный десятник оправдывался, что камень тверд и плохо поддается усилиям людей.
- Я пришлю тебе еще несколько человек. Но горе тебе, раб, если работа не подвинется!
С того дня десятник стал иным человеком. Он свирепел при мысли, что писец может расправиться с ним "за чужую вину". Поэтому он не жалел людей и торопил их. Бич его все чаще окрашивался кровью. Нугри и Кени тоже получили по десятку ударов, а за что, так и не знали.
Вечером, когда каменотесы ели хлеб с луком, запивая его водой, Нугри сказал: