— Знаешь что? Ты меня уже просто бесишь и поэтому…
И поэтому просто заткнись и используй свой язык для других целей. Гадостями и остротами мы можем обменяться в сообщениях, а вот микробами явно нет.
Маршрут подзабытый, маршрут странный, потому что я обычно прилично ниже, а тут вот на одном уровне. И потому маршрут губы — подбородок — шея оказывается смазанным. И потому, для того чтобы добраться до перекрывающей его кадык татуировки, приходится заставить запрокинуть голову и вцепиться в волосы. Для того чтобы очертить языком каждый сегмент чешуи изгибающейся змеи и прикусить едва заметный, линией уходящий под челюсть шрам.
Колено, чуть подранное и светящееся полоской проступающей сквозь рваную джинсу кожи, там же, где и было. Чуть выше только.
Ладонь одна в его волосах, вторая — увлечённо шарит по внутренним карманам куртки. Мне просто интересно, есть у него с собой или нет. Рассчитывал же он на что-то, в конце концов, когда припёрся сюда? А если рассчитывал, то… оп — и пальцы натыкаются на плотный прямоугольник с перекатывающимся внутри пузырьком воздуха.
Хмыкнув, похлопываю его по карману куртки с внешней стороны.
— Знаешь, мне кажется, ты слишком самонадеян.
Отвечает ухмылкой, уголок которой тут же накрывает мои губы, и оттого кажется, будто выдыхает прямо мне в рот.
— Знаешь, мне кажется, ты недооцениваешь степень моей заботы, — выдыхает с щепоткой насмешки и каплей доброго ехидства.
— Что же ты у себя дома меня без резинки трахаешь? — притворно удивляюсь, а сам уже не знаю, куда деться. Не знаю, как устроиться так, чтобы перестать беспокойно ёрзать по столешнице и не навернуть стол к хренам.
— Экономлю?
Мой смешок тонет в следующем поцелуе, когда, дав мне поиграть немного, перехватывает инициативу.
Да-да, конечно. Все мы знаем, кто тут главный.
Забирай, не претендую.
Забирай, только иногда, пожалуйста, вспоминай о том, что мне хочется ещё и подышать. Ну так, на полглотка.
Водит по моим плечам пальцами, когда я пытаюсь прикусить шарик, венчающий его пирсинг, и даже не пытается забраться под свободно болтающуюся футболку или оттянуть пояс джинсов.
Надо же, какие мы приличные, когда трезвые.
Куда делся мой долбоёб и откуда взялся этот со своими нежностями?
Так сильно соскучился?
Что же, весьма льстит.
Весьма…
Особенно когда ему надоедает мять ткань и широкая, не в пример моей, горячая пятерня перемещается вниз, ложась на пояс. Дёргает на себя под надсадный скрип проехавшегося по полу стола.
Хмыкаю, а приоткрыв глаза, на мгновение всего, сталкиваюсь взглядом с его. И черти там пляшут так отнюдь не потому, что вмазанный или пьяный. А черти там вот-вот перейдут на канкан — и блядская, так и разъезжающаяся в стороны улыбка это только подтверждает.
Хочется сожрать её вместе с его языком и губами.
Хочется сожрать её и до пугающего не метафорически.
Хочется так, что горит внутри и жжёт пищевод.
Хочется облапать, раздеть и потрогать. Хочется вжаться, обхватить ногами и…
— Какого хера, Бругер?!
Вскидываюсь, едва узнав этот голос, и по инерции, чтобы не повернулся тоже, прижимаю голову Рена к своей шее. Чувствую, как щекотно проходится носом по выступающей жиле, и невольно улыбаюсь.
И от ощущения, и от представившейся картины.
Раскрасневшемуся, тяжело дышащему Блохе, который схватился одновременно и за дверной косяк, и за сердце.
Неужто ещё один претендент на скорый инфаркт?
Интересно, а попкорн у нас делают?
Продолжая щериться как умалишённый, обращаюсь к нему почти по-дружески. Вернее, к тёмным пятнам на его лице, потому что очки так и валяются позади, но кого волнуют такие мелочи?
— Съеби отсюда, а?
Рен хмыкает, и его смешок теплом оседает на коже. И его смешок, и сжавшиеся вокруг моего пояса руки придают уверенности. Чёрта с два рядом с ним кто-то обольёт мои вещи кофе или вздумает доебаться без повода. Чёрта с два он когда-нибудь просто проглотит это.
— Если ты сейчас же не… — Замечает мой крайне заинтересованный в окончании этой фразы взгляд и осекается. Понимаю, что, по сути, он ничего не сможет мне сделать. Ни-че-го. Даже вызвать какие-то отрицательные эмоции или заставить дёргаться. — Я позвоню в полицию.
Ощущаю, как напрягается горячая, украшенная тёмным шея, и пальцы, что лежали на затылке, плавно перетекают за кожаный ворот. Ну нет, в этот раз я не позволю тебе вмешаться. В этот раз — это только моё.
— Рискни. И уже завтра здесь будет пожарная инспекция. — Угроза более чем весомая, учитывая, что каждый из сотрудников может, не задумываясь особо, накидать нехилый списочек нарушений, а я как протянувший едва ли не дольше остальных ещё добавить кое-чего. Бонусом. — Ну, ты как? Готов рискнуть делом всей жизни любимого дядюшки?
Из красного медленно становится багровым. Кажется, ещё немного — и начнёт раздуваться на глазах.
— Ты…
— Я.
Дёргается, да так и замирает после моего кивка. Замирает и словно никак не может перезагрузиться. Не может понять, что, собственно, всё — крыть больше нечем.
— А теперь съеби отсюда и закрой дверь. Пожалуйста?
Последнее выходит слишком… издевательски. Слишком знакомым мне, но со стороны. Как просто, оказывается, мимикрировать под кого-то более наглого и уверенного в себе. Под кого-то, кто никогда не отличался терпением, а потому всё-таки выворачивается из моих рук и, с интересом окинув Блоху взглядом, как-то слишком уж понимающе хмыкает, стаскивает куртку и пихает её в мои руки.
Блоха даже срывает с лица очки и принимается тереть их припрятанной в нагрудный карман салфеткой. Да так яро, что стекло издаёт опасный треск, грозясь вот-вот выпасть из оправы.
Вот так и ломаются внутренние механизмы. Наорать на меня решил? Ну поори — может, станет легче, чего уж.
Только из-за двери.
И не такой уж он и высокий, оказывается, не такой мерзкий.
Рен просто хлопает его по плечу, а когда тот, отмерев, пытается убрать его руку, сгребает за шиворот и, хорошенько толкнув, выпихивает. Сам закрывает дверь и, оглядевшись, подставляет под ручку стул. Так же взглядом нашаривает что-то ещё, что мне в силу близорукости не разобрать сразу, но когда наводит это «что-то» на телек — всё становится ясно. Прибавляет громкость и даже не переключает канал. Да и нафига? И без того фоном вечное МТВ. И без того фоном затирающая внешние шумы, довольно ритмичная, пусть и навязчивая, мелодия.
— Я должен спросить, насколько ты уверен? — интересуется будто бы через силу и закатывает рукава на тонком пуловере, который оказался вовсе не футболкой. Закатывает рукава, и чёрного на его коже становится видно больше. Больше узоров и штрихов, которые можно повторить кончиками ногтей и языком.
— Не-а.
Интересуется только потому, что должен убедиться, а не для того, чтобы сдать назад. Часто мы, что ли, трахаемся абсолютно вменяемыми и в подозрительных местах? Тянет на полноценное извращение почти.
— Полный восторг.
Возвращается назад, а когда пытается обхватить, перехватываю его запястья. Сжимаю пальцами и опускаю вниз, на свои бёдра.
— Потерпи.
Невысказанный вопрос и явное недоумение искрой во взгляде.
— Я хочу сам.
Хочу сам потрогать, поцеловать, забраться под одежду и потянуть кофту вверх, обнажая живот. Слишком белый на фоне чёрного и своих многочисленных татуировок. Слишком структурированный. Удивляюсь тому, что не нашёл времени рассмотреть его раньше. И неужели эти треклятые кубики всегда были таким твёрдыми? И косые тоже?..
Вау.