Дыхание сбивается, щёки зудят, но это просто ничто по сравнению с тем, как давят штаны. Но это всё просто ничто по сравнению с тем, как мне хочется расстегнуть ширинку и запустить пальцы внутрь.
Сглатываю, пропуская чуть дальше, позволяя толкнуться почти до горла, и сильнее давлю указательными пальцами на клёпки карманов.
Потом, потом, всё потом… Потом, после того, как наиграюсь с этой замечательной игрушкой.
Головой вперёд-назад, чуть отвлёкшись на то, чтобы поправить треклятую, мешающую козырьком кепку. Чтобы развернуть её козырьком вбок и продолжить, держа единый ритм.
Но, как бы ни старался, выходит рвано.
То медленнее, чтобы отдышаться, то быстрее, на грани влажных почти шлепков.
Но главное, что непрерывно, главное, что ни на секунду не теряя концентрации. Вплоть до того момента, пока не станет просто каменным и рельефным внутри моего рта. Вплоть до того, пока не будет готов кончить.
Вот тогда и подаюсь назад, снимаясь с члена, как с удерживающего в вертикальном положении, вбитого в стену костыля.
И звуки, что Рен издаёт, слушать куда приятнее, чем то, что крутят по ТВ. Звуки, что всё такие же ломаные, шипящие и лишь изредка смахивающие на протяжные стоны.
Трусь щекой о напряжённую, пульсирующую плоть и всё-таки обхватываю её ладонью, не сдержавшись. Всё-таки обхватываю и прохожусь туда-сюда, едва-едва смыкая пальцы, просто для того, чтобы ощутить его вес.
— Если ты сейчас кончишь… — интересуюсь весьма светски, несмотря на то что спина вся мокрая и хочется подрочить, — мне что-нибудь достанется?
Интересуюсь весьма светски, это да. С деловитой интонацией и напускной серьёзностью. Интересуюсь, прижимая головку к своим губам и легонько обводя ей контуры припухшего рта.
— Не переживай, не упадёт, — звучит небрежно и словно после утренней пробежки, на которой он никогда не был.
— А если упадёт?
— Встанет, пока я буду стаскивать с тебя штаны.
— Ох, ну даже не знаю, в твоём возрасте и так смело говорить о втором подря…
Шлёпает по пальцам, и если раньше затыкал мне рот ладонью или грубоватым поцелуем, то теперь делает это буквально втискивая головку между лишь чудом не успевшими сжаться зубами. Не успевшими оцарапать или прищемить его.
Едва сдерживаю приступ кашля и как послушный мальчик прекращаю трепаться. Как послушный опускаю руки на собственные колени и сижу чуть запрокинув голову, позволяя ему размашисто двигать бёдрами и долбить в том ритме, в котором захочется.
Пару раз сбиваю дыхание, судорожно восполняю запас воздуха через ноздри и гадаю не без предвкушения, как именно решит закончить.
На лицо, в лучших традициях порно, или же?.. Или же захочет быть так глубоко, насколько позволяют поза и мой рот?
Или же…
Хватает за затылок, сбив к хренам кепку, больно дёргает за волосы, что вызывает только ответный, сладко-острый спазм в моём животе, и, придерживая, спускает.
Пальцы невольно сжимаются в кулаки.
Пальцы сжимаются, и я послушно сглатываю немного, а после, когда подаётся назад, чтобы выскользнуть и размазать остатки по губам, чуть сжимаю зубы, заставляя оставаться внутри.
Вкус не то чтобы приятный или меня особенно вставляло с подобных вещей, но… кое-что мне хочется сделать. Кое-что, для чего требуется сглотнуть ещё немного и, проведя напоследок языком по тяжёлой, начавшей опадать головке, подняться на дрожащие, успевшие затечь ноги.
Приподнимаю бровь, встречаясь глазами с изрядно помутневшими, затуманенными его, и, решив не мешкать, хватаю за ворот. Тащу на себя, больно ударяюсь об стол, когда поддаётся пугающе быстро и сам находит мои губы своими.
Мои губы, что раздвигает горячим, украшенным металлической бляшкой языком и проходится по всему моему рту, умудрившись напороться даже на дальние зубы. Умудрившись просто вылизать его и как бы между делом усадить меня на стол снова.
Всё ещё ведёт немного, и поцелуи, которые таковыми едва ли назовёшь, всё только усугубляют. Поцелуи, которые мешают мне нормально расправить лёгкие и хотя бы немного прийти в себя. Поцелуи, которые тягучие, сохраняющие привкус отнюдь не клубничной жвачки и потому волнующие ещё больше. А учитывая, что кончил пока только один из нас, это всё и вовсе превращается в пытку. То, как он удерживает мои руки, не давая расстегнуть джинсы или хотя бы провести по ширинке сверху. То, как лениво кусается, издеваясь над обеими губами попеременно, и как щекотно водит шариком серёжки по нёбу.
Ещё немного — и начнёт натурально выламывать. Ещё немного — и мне станет хуже, чем за всё то время, что я жил без секса вообще.
Да и потом, можно ли сравнивать?
Можно ли сравнивать то ощущение, что поселяется в теле перед одинокой быстрой дрочкой, и то, как стонет всё тело, не имея возможности вжаться в такое близкое и горячее его?
И знает же. Прекрасно знает, что я чувствую, и нарочно тянет.
— Это всё, конечно, безумно круто… — давлю из себя, запрокинув голову и едва подбирая слова, когда, наконец освободив мой рот, перемещается на шею и ставит первый, клеймом вспыхнувший засос, — но, может, ты всё-таки меня трахнешь?
Отвечает укусом, да таким болезненным, что приходится сдавленно охнуть и сцепить зубы. Отвечает укусом, тут же зализывает его и, отпустив запястья, забирается ладонями под мою футболку. Шарит ими по спине, и вроде бы ничего особенного, но я, столько времени лишённый тактильного контакта, натурально схожу с ума.
Если с чего-то можно сойти дважды за несколько минут.
Гнусь как пластилиновый, кое-как дотягиваюсь до ступней и, едва справившись с узлами, стаскиваю кеды. Гнусь как пластилиновый, льну, вжимаюсь и делаю всё, чтобы урвать как можно больше прикосновений. Наконец-то расстёгиваю грёбаные штаны.
Тихий вздох облегчения едва не становится криком, когда впивается в тонкую кожу зубами без предупреждения. Под подбородком помимо следов зубов зреет свежий засос. Целая россыпь их, ожерелье из горящих меток.
— Трахни меня, — звучит как просьба о помощи или мольба. Звучит так, как он любит, и потому награждает меня ещё одной отметиной на теле и ладонью, живо скользнувшей под топорщащийся пояс джинсов и бельё. Сжимает маленькую, прохладную по сравнению с его рукой ягодицу и чуть приподнимает меня над столом, чтобы подтолкнуть подальше. Смахиваю очки, но даже глазом не веду, проигнорировав негромкий пластиковый треск. — Мне попросить или договориться через твоего агента?
— Просто повтори ещё раз, — доносится справа, опалив мочку уха, и я, не выдержав, хватаю его за лицо, сжимаю ладонями щёки и, дёрнув, заставляю смотреть на себя. Заставляю смотреть в глаза и, может, немного на едва шевелящиеся губы.
— Трахни меня.
— А ещё раз?
— Трахни меня.
— И ещё раз…
Я бы решил, что издевается, да только сам уже судорожно шарит по карманам брошенной на столешнице куртки и, наконец найдя искомое, пихает её дальше, так, чтобы можно было подложить под голову. И я бы непременно оценил такую заботу, если бы всё натурально не горело.
Падаю назад, игнорирую вспыхнувшую тупую боль в локтях и лопатках и, приподняв бёдра, помогаю стащить с себя одежду и оголить зад.
На всё про всё один рывок.
Раз — и холодит кожу от пояса до колен.
Второй — и левая нога оказывается свободной совсем.
Удерживая за лодыжки, дёргает к краю. Послушно вытянув носки, упираюсь в его плечи.
Удерживая за лодыжки, сгибает почти напополам, прихватывает зубами блестящий прямоугольник и дерзко дёргает головой, вскрывая упаковку.