А Рен уже прислал что-то, и я понимаю вдруг, в чём дело. Понимаю, глядя на текст, что строчками вырисовывается на экране лежащего на моём бедре телефона.
Раш: «Хватит уже мотаться туда-сюда, малыш».
Раш: «Собирай, что там тебе нужно, и приезжай».
Я просто не верю в него. Не верю в то, что пришёл к нему и меня ждали. Не верю в свою сказку и в то, что всё действительно может вот так.
Раш: «И больше не уходи».
Докуриваю и всё пялюсь на сероватое покрытие. Кажется, что в дальнем углу и вовсе поселилось паучье семейство — иначе как объяснить паутину таких размеров?
Паутину…
В верном направлении думаешь, Кайлер. Умница. Продолжай.
Раш: «Детка?»
Да здесь я, что ты мне деткаешь? Тебя наверняка и вовсе нет, и всё это лишь плод моего не в меру больного воображения. Только телефон всё не сдаётся и дребезжащей вибрацией мешает мне медленно оплывать, прокручивая в голове его голосом «И больше не уходи».
Кому-нибудь нужен зефир? Я готов стать донором. Вместо крови теперь по жилам и, наверное, вместо мозгов.
Забывшись, стягиваю очки и принимаюсь покусывать пластиковую дужку.
Раш: «Кай?
Подслеповато щурюсь и думаю, как бы перебраться в кровать. Как бы теперь уснуть и желательно обойтись без девчачьих восторженных попискиваний.
«Отвали, я уже сплю».
Раш: «Да конечно».
Раш: «Попизди мне».
Раш: «Скажи, почему ты не хочешь?»
Выдыхаю всё ещё тянущий дымом воздух из лёгких и возвращаю оправу на переносицу.
Вот как ему сказать, что я просто боюсь? Боюсь стать дополнением к его квартире, образу жизни и, если на то пошло, просто расслабиться, перестать судорожно подсчитывать содержимое своих карманов, а после очнуться вовсе не в диснеевской сказке. Как сказать ему, что в себе я не уверен куда больше, чем в «нас»? Как сказать, что, привыкнув к обычной жизни, без долгов и вечных кошмаров, я просто… сам не знаю, почему торможу? Что именно мне мешает забить на всё и, махнув рукой, сказать: «Окей, забирай мои вещи»?
Раш: «Мы же уже жили вместе, и не сказать, что это было плохо».
Раш: «Не было же?»
Не было. Конечно же, не было. Особенно когда ты перестал вести себя как козёл, а я выдохнул, когда все мои грязные секретики всплыли. Особенно когда всё стало совсем нормально. Здорово. Круто. А после с треском развалилось, как те самые зеркала, что больше не украшают собой твою прихожую.
Молчу, кутаясь в одеяло, а сообщения всё идут. Сообщения высвечиваются одно за другим, и какое-то время я просто наблюдаю за ними, пока экран не тускнеет и в комнате не становится совсем темно.
Раш: «Эй».
Раш: «Эй-эй-эй-эй».
Раш: «Эй».
Раш: «Не игнорируй меня».
Разве тебя можно игнорировать? Ты же, если тебе надо, и под шкуру залезешь, да ещё и попиздишь, что и хотел не так.
«Я же сказал: я сплю» — отсылаю это только для того, чтобы проверить, насколько хорошо я его знаю. Отсылаю только для того, чтобы проверить, угадаю я или нет.
Итак: один, два…
Пишет…
Раш: «Ага, а я дрочу».
Вскидываю кулак вверх и, как и раньше, отправляю ему красноречивое троеточие вместо закатывающих глаза жёлтых уродцев.
Раш: «Почему нет?»
Потому что я боюсь, что мы похерим всё ещё раз и мне будет уже не склеиться. Мне будет не склеиться, особенно если я буду знать, что это сможешь сделать ты.
Только пальцы, эти трусливые ублюдки, набирают совсем иное. Только пальцы, уже заученно, набирают: «Потому что я хочу нормально в этот раз».
Подумав и в этот раз потащив в рот уже указательный палец, наспех добавляю, чтобы успеть вклинить до того, как допишет: «И самостоятельности».
Так и вижу, как замирает и, ударившись головой о спинку сиденья — конечно, если он всё-таки в такси, — стирает всё и отправляет своё излюбленное «ну охуеть теперь».
Раш: «Тебе напомнить, куда тебя завела твоя самостоятельность в прошлый раз?»
«Теперь всё по-другому».
Будет же, верно? Кошусь в сторону паутины, которую мне ни за что не разглядеть без сныканных под подушкой очков, и тихонько киваю, прижав подбородком натянутое по самую шею одеяло.
Раш: «Ага, привет клопам».
«Спокойной ночи».
***
— Он меня в ванной запер. Продержал весь день, а после явился такой как ни в чём не бывало, когда у меня уже мобильник сел и я едва не свихнулся, подсчитывая чёрточки на плитке.
Лежу прямо на прохладном полу и разглядываю то свои пальцы, то мелькающую в поле зрения футболку и загорелое плечо Юджина. У нас всего одна бутылка светлого пива на двоих, но никто не жалуется. Мне и не хочется больше, а у Юджина пересдача утром. У Юджина, к которому я сбежал сразу же, как только был освобождён из кафельного плена.
Ну, почти сразу же.
Чёрта с два я бы отказался от еды, буквально просидев на толчке почти девять часов. А потом и не уехать было и вообще… Мотаю головой и останавливаюсь только после того, как очки опасливо соскальзывают на кончик носа.
Поправляю их и, несмотря на то что почти сутки прошли, начинаю тихонько кипеть по новой.
Урод, блять.
Надо же было, а! Додумался! Обоссаться, как смешно вышло!
Ещё и Юджин, пришибленный чтением бесконечных билетов и чужих конспектов, сейчас вряд ли способен оценить мои страдания по достоинству и посочувствовать.
— Так надо было читать.
Поворачиваю голову и смотрю на него как на умственно отсталого. Спрашиваю вкрадчиво и надеюсь, что в следующий раз, когда пойду отлить в его квартире, не забуду осмотреться в поисках припрятанных в стенных нишах книжных полок:
— Что? Состав шампуня или инструкцию к туалетной бумаге?
— А к ней есть инструкция?
— Представь себе.
— Кто вообще может не знать, как пользоваться туалетной бумагой? Её используют для чего-то кроме того, чтобы забросать дом вредного препода, или, там, я не знаю…
И, ради всего святого, не знай дальше, я прошу тебя! Хватит с меня людей с больной фантазией.
— Да отъебись ты уже от неё, господи!
Корчится и сам вздрагивает, когда стоящие у него за спиной колонки взвизгивают слишком громко. Заинтересованно поднимаю голову, чтобы глянуть, во что же такое там играет Лесли, но вижу только его длинные голые ноги и край рыжих, свободно свисающих до самой поясницы дредин. Ему, кажется, и вовсе пофиг на всякие там сессии. Один фиг всё сдаст, пусть и письменно. И как он всё это учит, а главное — когда? Большой секрет не только для меня, но и для Юджина, который клянётся, что никогда не видел, чтобы его рыжий зубрил что-то.
Феномен, да и только.
Странный, тощий, веснушчатый феномен, который вдруг ни с того ни с сего пристал ко мне с упаковкой краски для волос, всё никак не желал отцепляться и согласился лишь перенести на потом. А обижать его или грубить как-то и рука не поднимается. Его, такого чудного и самого солнечного из всех, кого я когда-либо встречал.
Юджин отрывает взгляд от некогда чёрной застиранной футболки и снова тянется, решая, скривиться или не стоит. Склоняется ко второму и, перелистнув сразу с десяток страниц в исписанной тетради, придвигается ближе и интересуется. Небрежно вроде, но зрачки так и блестят.
— И что собираешься делать?
Все такие любопытные, что пиздец. Мотаю головой сразу же и кривлю рот, как будто бы только что сожрал что-то не очень свежее.
— Ничего я не собираюсь.
— Значит, ломаться дальше?
— Да почему сразу ломаться?! — взрываюсь так резко, что Юдж даже шутливо вскидывает обе ладони вверх и всем своим видом показывает, что готов и на спину упасть, если что. — Разве плохо, что я не хочу зависеть от него?