Ещё один перекрёсток — и-и-и… вот оно! Знакомая вывеска и всё ещё не перевёрнутая табличка «Открыто».
— Я горжусь тобой, когда ты залпом выпиваешь полбутылки текилы.
Закатываю глаза, стаскивая с головы отвратительно отсыревшую холодную кепку, и дёргаю на себя дверь пиццерии. Киваю стоящей за стойкой Сидни, которая, оторвавшись от кассы, просто отмахивается от меня и раздражённо скидывает хвост с плеча. Блохи нигде не видно, и даже мелькает весьма призрачная мысль, что он свалил по каким-то своим блошиным делам, ну да мечтать о подобном даже не приходится. Наверняка засел в толчке или мониторит кухню, моргая не чаще трёх раз в минуту.
— Окей, я внутри. — Расстёгиваю куртку и, ловчее перехватив телефон, по обыкновению пригнувшись, миную стойку и, сделав ещё пару шагов, хватаюсь за дверную ручку комнаты персонала. — Не трать моё рабочее время и всё такое. Я, как закончу, тебе напи… — Осекаюсь на полуслове и так и замираю, едва ли замечая, что пальцы конвульсивно сжались на гладкой полоске металла и сами вряд ли отпустят её.
Осекаюсь на полуслове и, растерявшись, глупо хлопаю глазами. В первое мгновение не понимаю, откуда столько пара, что моментально оседает на усеянных каплями очках.
— Кай? — Голос по ту сторону трубки заметно напрягается и меньше всего становится похож на голос того, кто так сыплет сомнительными смехуёчками. — Всё нормально?
Сглатываю и, отмерев из-за противного, знакомого мне весьма смутно запаха, бросаю смазанное «нет» и сразу же отключаюсь, не глядя пихая телефон в карман.
Термосумка летит в угол, а я — к своему шкафчику, на который снова поставили ёбаный неисправный чайник, который мало того, что не отключается сам, так ещё и протекает, если налить слишком много воды. «Много» — это как сейчас, по верхнюю отметку, гордо сообщающую, что тут, вообще-то, целых два и восемь.
Два и восемь литра, большая часть из которых давно выплеснулась через раскрывшуюся крышку и утекла в мой шкафчик прямо в широкие скошенные дырки.
Выдираю вилку едва ли не с розеткой и, чуть не ошпарившись, роюсь по карманам, невротично подрагивающими пальцами отыскивая нужный ключ.
Самый мелкий и изогнутый из всех.
Самый мелкий и что никак не хочет попадать в нужный паз.
Распахиваю дверцу с третьего или даже четвёртого раза и тут же шиплю от едкого запаха поплывшего пластика. Защёлки на рюкзаке, совсем старые и дрянные, начали плавиться!
Твою мать!
Хватаюсь за верхнюю ручку, чтобы выдернуть сумку из шкафчика и убедиться, что с ноутом всё в порядке, и внезапно обнаруживаю её заботливо расстёгнутой. Повёрнутой так, чтобы кипяток всенепременно попал внутрь. Попал на тетрадки, ручки, запасную футболку и прочую мелочёвку. На прочую неважную фигню, что осталась почти сухой, потому что поверх всего оказался лежащий вовсе не у спинки, как я обычно оставляю, бук.
Дышу быстро-быстро, как перед скорым обмороком, вытягиваю его за хромированный разогревшийся бок и осторожно ставлю на стол. Чтобы не обжечь пальцы или, возможно, потому что чертовски боюсь.
Боюсь так сильно, что сердце под подбородком бьётся.
Боюсь, что совершенно не замечаю ни Сидни, что заглянула на шум и возню, ни материализовавшегося словно из ниоткуда Блоху.
Боюсь, что, залитый, полетел к хренам, и чёрт его знает, удастся ли восстановить данные.
Осторожно наклоняю, смахиваю с корпуса не успевшие скатиться вниз тёплые капли и поднимаю крышку. Всё так же, натянув рукав на костяшки пальцев, прохожусь по плоским кнопкам и едва ли могу выдохнуть. Кажется, у самого в лёгких собрался пар, да так и клубится там, не находя выхода.
Сухие.
Верчу так и этак, проверяя, не натекло ли в порты, и только после того, как касаюсь подушечкой пальца кнопки включения, могу выдохнуть.
Работает.
— Мои поздравления, Бругер. Теперь ты должен как минимум вымыть полы и купить новый чайник.
Реагирую на его насмешливый, безумно довольный собой голос, как змея на мельтешащую прямо перед мордой добычу.
Броском вперёд.
Неуклюжим, слишком стремительным для того, чтобы обогнуть стол, а не впечататься в него и, даже не заметив вспыхнувшей боли, с силой толкнуть этого гадёныша в грудь.
— Это ты сделал!
Его отбрасывает неожиданно сильно, почти на полноценных два шага, и накрытый крышкой стакан с кофе, что он держит в пальцах, лишь чудом не расплёскивается. Выпрямляется как ни в чём не бывало, оттягивает с галстука невидимую миру пылинку и уточняет:
— Вернул чайник на его законное место? — В голосе столько услужливой любезности, что я закипаю, как тот самый проклятый, воняющий жжёнкой чайник. Я закипаю настолько сильно, что готов просто наброситься на него и бить, пока не отпустит. — Да, это я сделал. Люблю, когда вещи стоят на своих местах.
— Ты мне комп едва не спалил! — ору так, что Сидни вздрагивает и делает полшага назад. Выглядит, по меньшей мере, ошарашенной и вряд ли хочет встревать или принимать чью-то сторону. — Комп, все домашки и курсовые, долбоёб!
Последнее вырывается по инерции, но я не спешу ругать себя или закусывать слишком длинный язык. Напротив, желаю выдать чего похлеще и никак не могу выбрать.
— Как ты неосторожен со словами. — Качает головой и так неприкрыто злорадствует, что я теряюсь даже. — Попахивает новым штрафом.
— Да на хуй себе намотай этот штраф! Ты совсем ёбнулся?!
Выдержкой и не пахло, руки всё ещё трясутся, перед глазами так и маячит залитая вусмерть сумка. Столько рукописного текста просто по…
— А это уже тянет на полноценный повод для увольнения. — Поправляет оправу на переносице, и едва ли не впервые в жизни мне так хочется въебать кому-то настолько сильно. И весь смысл тут в этой незначительной оговорке. Не первый, но почти. И именно это и помогает мне немного прийти в себя. Знание того, что Блоха и близко не мудак всей моей жизни. Были и много хуже.
— Да ради всего святого дерьма, — шиплю почти в его лицо, побрезговав приближаться, и стаскиваю наконец форменную, тонкую и промокающую куртку, комкаю её и швыряю прямо в образовавшуюся лужу. — В гробу я видел и тебя, и такую работу!
Огибаю стол, чтобы ещё раз убедиться, что всё работает, а он шикает на так и не отмеревшую девушку:
— А ты что стоишь? Кто будет смотреть за кассой и обслуживать посетителей?
Сидни качает головой, сочувствующе кривится и скрывается за дверью, осторожно притворив её за собой. А у меня всё ещё мелко подрагивают пальцы и как-то нездорово тянет вцепиться в телефон. Просто сжать и провести подушечками по прохладным граням.
Просто чтобы натянувшаяся внутри струна перестала вибрировать.
Этот же, приглядевшись, подходит ближе и останавливается по другую сторону стола. Глядит на меня с каким-то затаённым злорадством во взгляде и вдруг не спеша вытягивает руку вперёд. Ту самую, в которой так и держит стакан с кофе.
И я даже подумать не успеваю, как переворачивает его.
Слетает крышка, густо пахнет только что перемолотыми кофейными зёрнами… а я просто стою и смотрю, как тёмная дымящаяся жижа растекается между кнопками, забивается под них, а экран, мигнув пару раз, гаснет.
Вот теперь запах жжёного пластика становится невыносимым.
Вот теперь, смешавшись с терпкой арабикой, едва ли не выворачивает меня наизнанку.
А я просто стою на месте, всю деятельность своего организма сведя до моргания. Веками вверх-вниз. Туда-обратно. Могу поднять голову только спустя вечность, и то, сколько ни пытайся сощуриться, всё равно картинка безумно мутная.
Улыбается мне почти ласково и, должно быть, думает даже коснуться плеча или щеки, но решает не рисковать целостностью пальцев. Ограничивается выражением лица и, понизив голос, доверительно тянет: