Но я ему ответил, что не слепой. И в его советах не нуждаюсь. Справлюсь, блин, сам. Хотя, в глубине души я признал, что он совершенно прав.
Вот такие дела…
Я хорошо знал Лауру еще с первого курса. Были у нее, как и у многих других, проблемы с пилотированием и инженерному оборудованию. И мы все вместе копались в моем прототипе Молнии по вечерам, разбирая и собирая ее снова по запчастям под моим чутким руководством. А затем гоняли на Молнии в облаках. Тогда очень многие курсанты прошли через мои руки, в том числе и Лаурочка, и ее ухажер с третьего курса.
Неет, этот парень был красавчиком, да и только. Психологом Ларри был средненьким. Не умел хорошо чувствовать других людей. А потому — не было между ними такого доверия, как между некоторыми нашими тайными парами. Лаура сама не раз тихонько советовалась со мной по таким вопросам, которые следовало бы обсуждать с ним, ее Любовью.
Лауре просто хотелось любить. Любить и быть любимой. Так уж устроены некоторые женщины. Это — заложено самой Природой, не на что обижаться.
По многим техническим дисциплинам она, да и многие наши ребята, всегда советовалась со мной, еще с первого курса. Ведь я еще до Академии ДР был классным инженером, да и видели бы вы, в какой навороченной мастерской мне и моим корешам по первому курсу доводилось копаться, проводя тюнинг моей любимой «Молнии-1М», подаренной мне дедом на день рождения.
Мы с Лаурой очень сблизились, сдружились еще тогда, в первый же год учебы. Зато в рукопашном бою — мне самому пришлось здорово попотеть. Сато гонял всех нас, желторотых первокурсников, заодно вместе с инструкторами и старшекурсниками. Потому что не было ему равных, и прешел он в Академию уже мастером, который основал новый стиль боевого искусства.
Так и составилась наша небольшая и дружная компания запуска. Во главе с лидерами — Сато и Амандой. Первый верховодил парнями. Вторая — девчатами. Мы помогали друг другу еще с первого курса. Так уж получилось, что почти все мы передружились в первые же три месяца учебы. И выпуск нашего курса оказался самым сильным за последние десять лет. Так что не удивительно, что наша слаженная команда и составила костяк Второй Экспедиции…
А бедный первокурсник, попавшийся на удочку расстроенного Лисенка, оказался тем еще фруктом. Он строил из себя бог знает кого. Между ними не было той правды, откровенности, как между нами — хоть мы и не были любовниками. Лаура, бедняжка, очень переживала, даже плакала. Пыталась что-то объяснить ему. Но тот ее подвел. Не дано ему было понять, что это такое — настоящее доверие. В итоге, поговорив, посоветовавшись с подругами, она порвала с этим лицемером, который так и не понял — кто такая Лаура. Парень, видимо, еще не понял, что любая ложь — это отрава замедленного действия. Вот и погорел. Во всех смыслах погорел. Вылетел на втором курсе на лед, за неуспеваемость. Он был слишком гордым и спесивым для того, чтобы принять от кого-либо помощь в нужный момент. И его просто срезали. Жестко срезали — наши стражи-психологи. Тайные и явные.
Такие горе-одиночки, честно говоря, Дальней Разведке и не нужны. Его вычислили и без моей помощи. Хотя в глубине души я намного раньше знал, что этим и закончится. Но не хотел вмешиваться — этот пустоголовый красавчик сам успеет вырыть себе могилку из-за своей гордости и заносчивости. И мы, спустя два месяца, снова, шутя, беседовали с Лаурой обо всем. Но уже по моим правилам.
Я сказал ей правду, в ответ на ее прямой вопрос. Потому что поставил перед собой цель — остановить Катастрофу любой ценой. И — не хотел сойти с дистанции, вылететь на лед. Хотел окончить то, ради чего бросил Технологический и карьеру в «IGI Corp.» родители и дед давно уж за меня все решили, расписали мою судьбу. Рассчитывали, что я продолжу наши семейные традиции. Тем более, что Стефан был носителем дара инженерного предвидения, и, как оказалось, к радости Джейн и Сефана, яблоко от яблоньки недалеко упало.
Но я решил стать файтером Дальней Разведки. Я ни на миг не забывал о том, что в скором времени ожидает Землю. Если мы, конечно, не придумаем какой-нибудь выход из положения. Поэтому, даже если секс и будет, то любви и свадебных колокольчиков, а, тем более, размеренной семейной жизни — нет. Так зачем тогда ломать чью-то девичью судьбу, если знаешь, что ничего хорошего из этого не выйдет?
Нет уж. Это — не для меня.
Лауре было тогда больно слышать эту правду. Поэтому она ушла, когда я ей все это сказал — в двухмесячный загул с бедным первокурсником, подвернувшимся Лауре под руку. Даже Аманда сокрушенно покачала головой, попытавшись нас помирить. Но и у нее ничего не вышло. А воздействать на нас иными, только ведомыми ей способами она не могла. Все же мы были друзьями.
Лаура же закусила удила, обидевшись на меня.
А кто бы не обиделся? Для того я ей все это и сказал. Правда, и ничего, кроме правды. И ни капли лицемерия — в желании подать себя как можно с лучшей стороны. В эти игры я не играл, с самого начала.
После этого разговора, если не сказать, ссоры, между нами не осталось ни капли недоговоренности, и Лаура сама поняла, что от нее я тоже ожидаю ничего более, кроме правды. Ей понадобились эти два месяца разгульной жизни для того, чтобы смириться с этой жесткой правдой. И после мы уже свободно общались на любую тему, словно перешли невидимый рубикон. Действительно стали заядлыми друзьями. Хотя я был честен с нею с самого начала.
Но Лауре поначалу все же было трудно это принять. Она не понимала, еще на первом курсе — как я мог устоять перед ее чарами? Почему мое внимание обращено не только на нее, но и на других девушек? Почему не хотел пойти на удобный обман, лицемерие, добившись женской взаимности? Ведь многие так и делали — в основном, за пределами Академии, или с подсадными утками, девушками-психологами, которые, надо признать, порой были вовсе не прочь полакомиться любовными утехами с файтерами-курсантами. И не всегда такие, легкомысленные на первый взгляд, романы оканчивались скупыми слезами расставания. По разному бывало.
Но наших десантниц мы старались все же беречь от подобных тревог. И я знал, чувствовал, видел в вероятностях будущего тот момент, когда какая-то из наших чаровниц попадала в трудный переплет. Я знал, что в эти трудные мгновения одиночество — самое страшное. Всего несколько слов, присутствие верного друга рядом — и кризис минует.
Я помогал Аманде в том, чтобы было среди нас поменьше разбитых сердец, непонимания, недоразумений. И — побольше счастливых улыбок. Я включился в ее незримую, тайную войну против козней психологов и их подсадных уток, разбивающих наши сердца. Начальство, видите ли, опасалось того, чтобы никто из наших не вылетел на лед, истинно полюбив.
Иногда мы с Амандой выигрывали, иногда — нет. Но все же, по большей части, мы выигрывали незримые дуэли за судьбы наших друзей и подруг, опережая на шаг или два психологов. Некак им было с нами тягаться — без дара предвидения, отсекающего трагические вероятности, это проблематично. Потому что правда, а не ложь, была нашим главным козырем в безбежном океане их хитрости, уловок, коварства и обмана.
Лаура вначале не понимала, почему я оставался ее другом, хотя и знал, что у нее есть любовники и, особенно, Ларри — Любовь всей ее жизни. Но постепенно она осознала, что может всегда рассчитывать на мою верную руку и крепкое плечо. И страшно ревновала к тому, что на моем плече изредка появлялись и другие женские слезы. Ревновала даже тогда, когда мы еще даже не были любовниками. Сердилась на меня, надувая свои очаровательные губки, которые вечером подставляла для поцелуя совсем другому мужчине.
Ну и где здесь логика? Кому следовало бы, если хорошенько подумать, сердиться? Ох, женщины…
Бывало, по несколько дней за эти годы учебы между нами пробегали мелкие ссоры. Я ведь с ней тоже не шибко-то церемонился. Когда чувствовал, что она лезет не в свое дело — прямо ей об этом и говорил. И она порой кричала на меня — мол, какой я жестокий, и уделяю свое внимание не ей, а кому-то другому… Так что — по разному бывало. Скажем так — временами непросто мне было с Лаурочкой. Ее порой тянуло ко мне, даже несмотря на то, что под ручку с ней ходил совсем другой парнишка, ласкающий ее рукой по очаровательной талии.