«Поллайоло», — заметил один флорентиец, указывая на блюдо с поздними мелкими зелеными сморщенными фигами, появляющимися на столах в конце сентября. Последние бархатные помпоны георгинов, желтые, винно-красные и пурпурные, которыми заполнены цветочные лавки осенью, перед окончанием сбора винограда, когда снимают последние гроздья, — это тоже Поллайоло. «…Буря желтизны и красноты, пестрый вихрь всех оттенков гнили; голых пашен черные пласты»{22}, — Шелли сочинял свою «Оду Западному ветру» в Кашине, когда с деревьев печально слетали последние листья. Самое красивое время года во Флоренции — это конец сентября. В лучах заходящего солнца сверкает зелено-золотая мозаика Сан Миньято; три медовые арки Понте Веккьо четко обрамляют темно-голубую даль. На фоне кипарисов и олив, растущих по склонам холмов, компактный песочно-охряный город кажется золотым, словно яблоко Гесперид, и туристы, подобно перелетным птицам, покидают его.
Май — тоже замечательное время года, но он может преподнести свои сюрпризы: иногда в мае дождь может идти по нескольку дней без перерыва. Дует противный ветер, из сундуков приходится снова доставать недавно убранную зимнюю одежду, пропахшую нафталином. И, тем не менее, май считается «классическим» флорентийским месяцем. Любой иностранец мечтает провести май во Флоренции; на рынке сувениров вдоль Арно репродукции «Рождения Венеры» и «Весны» Боттичелли соперничают с изделиями из льна и кожи. В городе организуют «Музыкальный май» — фестиваль концертов и оперных спектаклей, который, впрочем, захватывает и июнь, и июль. Проводятся выставки цветов, а по четвергам, когда в аркадах вокруг площади Республики разворачивается цветочный рынок, горшки с яркими бегониями, глоксиниями, гардениями, геранью и гортензиями полностью меняют облик этого унылого места. В вазонах у дверей вилл цветут пышные азалии, в садах Фьезоле и Сетти пьяно поют соловьи. У ворот Сан Никколо появляются волынщики из Абруццо, оттуда же на деревообрабатывающие предприятия в Муджелло приходят погонщики со своими мулами.
У этой майской Флоренции есть свои художники: Бернардо Дадди, Фра Анджелико, Фра Филиппо Липпи, Беноццо Гоццоли, Верроккьо, Боттичелли — мастера, чья живопись напоминала цветущий сад, и которые были столь любимы в викторианский век. Общепринятое представление о Флоренции, которое, как большинство об щепринятых представлений, пришло из этой эпохи, сформировалось на их творчестве. Впрочем, это представление никак нельзя считать неправильным. Точно так же, как во флорентийской политике существовали гвельфы и гибеллины, Черные и Белые, во флорентийской живописи существовали два отдельных друг от друга направления. Одно — строгое, величественное, осеннее, иногда резкое или тускловатое, — можно сказать, гвельфское, началось с Джотто и продолжилось в творчестве Орканья, Мазаччо, Уччелло, Андреа дель Кастаньо, Антонио Поллайоло, Леонардо, Микеланджело; второе — ласковое, цветущее, весеннее, — гибеллинское направление, зародившееся в Сиене и расцветшее вначале под кистью Бернардо Дадди, затем — в работах Фра Анджелико и наследовавших ему незначительных мастеров, а потом — в творчестве Фра Филиппо, Верроккьо и, наконец, Боттичелли.
Можно сказать также, что во флорентийской живописи, в целом мрачной, бесстрастной и сдержанной, было и что-то нежное. Или что флорентийская живопись колебалась между двумя образами, полярно противоположными друг другу: с одной стороны — Распятие и глиняно-желтое тело Христа, с другой — Благовещение. Да, Фра Анджелико писал «Распятия», причем очень трогательные, а Леонардо писал «Благовещения»; да, цвета Джотто, этот серебристо-розовый, золотисто-желтый и сияющий белый выглядят более свежо и нежно, чем цвета железа и ржавчины на полотнах его великих последователей; да, в работах Уччелло сочетаются оба направления (возьмите в качестве примера его «гибеллинских» иллюзий фантазии на тему рыцарства в «Святом Георгии с драконом» в парижском Музее Жакмар-Андре); да, Пьеро делла Франческа (который, впрочем, после завершения учебы не работал во Флоренции) не вписывается ни в одну из этих категорий. Но несмотря на все эти исключения, нельзя все же не почувствовать различия. Через всю флорентийскую живопись проходит трещина, а в эпоху кватроченто она все увеличивается, пока не превращается в адский разлом. И дело тут вовсе не в разных школах. Суровый Микеланджело учился в мастерских слащавого жанрового художника Гирландайо; Боттичелли какое-то время вдохновлялся творчеством Андреа дель Кастаньо, введшего своеобразную моду на грубые, темные, примитивные фигуры; Фра Анджелико многому научился у Мазаччо.