Он сказал это без насмешки, раздумчиво, однако всем почему-то показалось это смешным, и все, не исключая Степана и Ольги, рассмеялись.
Пришла пора расходиться. Ольга и Тамара проводили гостей до станции метро, вернулись домой, перемыли посуду, прибрали комнату. Тамара после этого легла в кровать и сразу заснула, а Ольга села у окна и задумалась.
…Семнадцатилетней девочкой, не закончив десятый класс, она ушла на фронт. Как водилось в те годы, сначала она попыталась найти знакомых, чтобы помогли получить направление в какую-нибудь действующую часть. Один полковник, друг ее покойного отца, обещал помочь ей, а потом неожиданно уехал куда-то. Тогда Ольга сама пошла в военкомат. Там просмотрели ее документы и сразу же, ни о чем не расспрашивая, направили на курсы медсестер.
После курсов она попала в артиллерийский полк. Воевала под Москвой, потом Курская битва, Днепр, Западная Украина, Венгрия, озеро Балатон — большой путь, такой, что сразу всего и не вспомнишь. Дивизионом долгое время командовал капитан Николай Федоренко. В обычном состоянии у него были светло-серые, добродушные глаза. Во время боя и когда он сердился, эти глаза становились темными, почти черными, правая бровь вздрагивала, румяные губы бледнели и становились тоньше, чем всегда. Федоренко слыл очень храбрым человеком. Говорят, что людей, не знающих чувства страха, не бывает. Нет, бывают. Ольга была в этом уверена. Таким был Федоренко. Они довольно долго воевали вместе, а потом Федоренко полюбил Ольгу, а Ольга полюбила его. И оба были счастливы. Однако, видно, это правда, что фронт не место для любви. Счастье их длилось десять или двенадцать дней. В одном из боев, на берегу речки, ей сказали, что Федоренко тяжело ранен, надо его перевязать. Ольга вслед за связным вброд перешла речку, перебралась через завал срубленных деревьев и в неглубоком, наскоро отрытом окопе увидела Федоренко. Все уже было кончено. На его лицо кто-то положил белый платок. Ольга приподняла край платка, поцеловала Федоренко в соленые от запекшейся крови губы, и ей показалось, что она дышит раскаленным воздухом, обжигающим и рот, и гортань, и легкие. Ей помогли подняться на ноги и сказали, что вон в тех кустах лежит раненый солдат, надо ползти туда. Ползти она не могла, а низко склонившись, пошла, часто останавливаясь, чтобы передохнуть, не обращая внимания на свист пуль и разрывы мин. В кустах действительно лежал раненый. Она перевязала его, помогла добраться до перевязочного пункта. После этого ей пришлось перевязывать и других раненых. Непослушными пальцами она разматывала наскоро наложенные бинты и очень боялась, как бы слезы, застилавшие глаза, не капнули на открытые раны.
Потом были дни, не оставившие в памяти следа, пустые, тусклые. Много дней — два или три месяца.
В новом бою осколком был ранен командир батареи. Она оказала ему первую помощь. Он положил ей на плечо руку, она взялась за его ремень, и они побрели в медсанбат.
Подошли к берегу той же речки, и здесь, на некошеном лугу, их настигла мина. Она оглушила ее и ранила в ключицу, двигаться самостоятельно Ольга уже не смогла. В офицера тоже попало несколько осколков. Поблизости никого не было. Он собрался с силами и помог ей перебраться в безопасное место. Как они переправились через речку, Ольга не помнила. На противоположном берегу она очнулась и увидела на мокрой серой глине пятна крови. Чья это была кровь? Видимо, и раненого офицера и ее.
Встретились они случайно, через шесть лет, в Москве. Бывший артиллерийский офицер, командир батареи, после войны некоторое время еще служил в армии, потом поступил в художественный институт. Это был Степан Векшин. Она несколько лет работала, закончила десятый класс вечерней школы и поступила в институт. Они стали встречаться. Ходили в кино, театры. Степан был интересным собеседником, свободно разбирался в искусстве. Ей было хорошо с ним. Потом он предложил ей стать его женой, и она согласилась. Разумеется, она не забыла Федоренко, его дерзкие карие глаза, ласковые, когда он смотрел на нее. Но Федоренко уже давно, очень давно не было. Поэтому она и согласилась. Они решили немного подождать со свадьбой: пока она закончит институт, а он достроит дачу. И вот теперь это время настало.
…У них будет свое удобное гнездышко. И они счастливо заживут. Да, да, конечно, счастливо! Степан умный и интересный. Они будут счастливы, и у них родится ребенок. Время уходит, надо, чтобы скорее был ребенок. Пухленький, с атласной кожей. Она будет его купать в череде, кутать в пеленки, а когда чуточку подрастет, кормить с ложечки кашкой и киселем. Только бы поскорее Степан заканчивал всю эту возню. Признаться, ей уже порядком надоели эти бесконечные разговоры о шифере, трубах, патрубках. Вернее, не разговоры надоели — не так легко построить хорошую дачу, а ее немного пугает какая-то непонятная страстность, с которой он все это говорит. Так говорят о самом главном в жизни. «А на фронте даже вещевого мешка не было», — вспомнила она Крутикова и улыбнулась. — В следующее воскресенье поеду к Степану, посмотрю…»