А вот что обнаружил автор данной книги, изучая трактат «Об Испанской монархии», созданный Кампанеллой еще в начале XVII века, к которому мы еще не раз будем возвращаться. Без комментариев, просто предложим читателю собственные мысли Кампанеллы: «Если они (проповедники ересей. – Е. С.) скажут, что посланы Богом, пусть они покажут перед тобой (королем Испании. – Е. С.) те или иные чудеса, которыми Бог снабжал своих посланников, а именно Моисея, Илию или апостолов. И если они не смогут сотворить ничего подобного – привяжи их к столбу и сожги, если можешь, и опозорь так сильно, как возможно» (из главы ХVIII «О проповедниках и пророчествах»)[18]. «Первой ошибкой, допущенной испанцами в этом отношении (распространении «ереси» Реформации в Европе. – Е. С.), стало то, что они позволили Лютеру уйти с сеймов в Вормсе и Аугсбурге живым» (из главы ХХVII «О Фландрии и Нижней Германии»)[19]. «В Нидерландах после победы испанцев вновь, при помощи епископов, нужно ввести инквизицию, только под другим названием». Правда, позже Кампанелла все же указывает: «Я бы убрал наименование инквизиции, но она сама находилась бы в руках епископов[20], но под другим названием, и ей не следует быть такой суровой, как в Испании или в Риме, но [внушаемый] страх должен состоять лишь в словах и угрозах, нежели в более суровом использовании»[21] (из той же ХХVII главы).
В первых двух цитатах перед нами предстает явный «пес Господень» – и это несмотря на все то, что он уже претерпел от инквизиции и еще претерпит. Поистине, видимо, прав был франко-немецкий просветитель XVIII века барон Гольбах, когда писал в своей «Галерее святых» (ч. 2, гл. 3): «Дайте мученику власть, он станет палачом. У кого хватает слепого рвения, чтобы жертвовать собой, когда он слаб, тот не задумается принести в жертву других, когда сила будет на его стороне». К иным дьявольским, кровопролитным и лукавым советам знаменитого заключенного испанскому королю мы вернемся позднее.
Впрочем, в отношении «инославных» Кампанелла, испытав страшные муки и долгие годы заточения, смягчился, доказательством чего служит его сонет, в котором он переложил на современный ему лад притчу Христа о милосердном самарянине (см.: Лк. 10:25–37): «Из Рима в Остию шел бедняк, по пути на него напали разбойники, ограбили и изранили. Несколько монахов – великих святых! – посмотрели, как он лежит, да так и оставили, сосредоточившись на чтении своих требников. Проходил там Епископ и, беззаботно склонясь, перекрестил [его] и прочел коротенькую молитву. А великий Кардинал – лживый доброжелатель – последовал за ворами, чтоб схватить клешней свою часть добычи. Наконец, там проходил Немецкий Лютеранин, из тех, которые строят на [основании] веры, не чая платы за труды. Он подобрал, одел и вылечил умиравшего человека. Так кто ж из них достойнейший и гуманнейший? Сердце лучше головы, а добрые руки – [лучше] служения холодных губ; вера без дел тщетна. Кто постигает, какое вероучение хорошо и истинно для себя и других? Но никто не сомневается в том добре, которое он делает для своих братьев»[22].
Интересно, что, обращаясь из застенков к испанскому королю, Кампанелла не прочь «тряхнуть стариной» и вспомнить прямое предназначение доминиканцев: «Этих людей (нидерландцев. – Е. С.) захватывают чудеса, они очень высоко почитают любые выдающиеся качества и возвышенные доблести, так что святые и мудрые люди могут своим искусством привлечь их к чему угодно. Поэтому необходимы такие усердные работники, которые своим учением и незапятнанной святостью жизни могут привлечь домой и наставить на путь Истины этих заблудших овец. Если Богу будет угодно возложить на меня это служение, я соглашусь» (из главы ХХVII «О Фландрии и Нижней Германии»)[23]. Еще примерно через 15 лет, в 1618 году, пытаясь по указанию папы письменно обратить в католичество русского царя и его подданных, Кампанелла вновь выражает готовность пойти на проповедь даже в «варварскую Московию», как ее любили называть на Западе.
Но это все – несколько позже, пока же Кампанелла только начинает свой тернистый жизненный путь, став в 1582 году послушником небольшого доминиканского монастыря в Плаканике, неподалеку от Стиньяно. Что это значило в тогдашних условиях? М. Бейджент и Р. Ли пишут об этом так: «Доминиканцы устраивали свою деятельность с таким упором на дисциплину и послушание, который сегодня может ассоциироваться с некоторыми сектами и культами. Вступив в орден, человек “умирал” для родственников и мира. В одном случае, согласно агиографическим описаниям, знатная римская семья попыталась вызволить своего сына из когтей ордена. Юношу отправили в другой монастырь доминиканцев, подальше от Рима. Его семья последовала за ним. Когда он переправился через реку, на другом берегу появились его родственники. В этот момент река чудесным образом разлила свои воды, вздыбилась и стала непереходимой. Юноша остался доминиканцем».
20
Весьма интересное предложение монаха-доминиканца – изъять инквизицию из рук его собратьев и вернуть епископам, у которых ее отнял еще Григорий IX.