Кампанелла так впоследствии вспоминал о своей жизни, включая момент «старта» учения, отвечая на послание, в котором его сравнили с многогранным ученым и философом Пико делла Мирандола: «Но у меня-то, синьор мой, никогда не было исключительных условий и преимуществ Пико: он был богат и знатен, у него было множество книг и достаточно учителей, и досуг для размышлений, и спокойная жизнь… А я родился в нищете… и всегда подвергался преследованиям и клевете, с тех пор как в восемнадцать лет выступил против Аристотеля… И столько раз перебывал в тюрьмах, что не припомню и месяца подлинной свободы, разве что ссылку; пять раз я в страхе и мучении претерпел неслыханные и ужаснейшие пытки… В юности у меня не было учителей, кроме как по грамматике, да два года я слушал логику и физику Аристотеля, которую сразу отверг как софистику. Я самоучкой изучил все науки»[11].
Учиться Кампанелла вполне самостоятельно начал в пять лет, что вполне можно связать со смертью его матери, причем довольно необычным образом. Земляки философа позже вспоминали такой случай: отец посылал его разносить заказы, в том числе – настоятелю храма в Стило, известного как Каттолика. Этот роскошный пятикупольный византийский храм примерно 1000 года постройки стоит и поныне. Несомненно, своей красотой и совершенством форм он должен был пленить мальчика. На круглых барабанах, выложенных ромбовидной плиткой, покоятся крытые черепицей купола; средний – главный – купол покоится на четырех тонких колоннах, взятых из античного сооружения, для прочности соединенных переходом из непропорционально больших капителей в виде трапеций… Неподалеку от храма располагалась школа. В ожидании заказчика мальчик стоял у открытого окна и так набирался знаний, не имея возможности оплатить «очное» обучение. Это повторялось раз за разом, пока наконец учитель, местный церковный причетник Агацио Солеа, не задал ученикам вопрос, на который никто из них не смог ответить. И тогда с улицы раздался голос маленького Кампанеллы: «Можно я скажу?»
Можно по-разному оценивать достоверность этого рассказа, включая и эпизод, что Кампанелла яростно отбился от напавших на него школяров, но вполне возможно допустить, что, узнав о происшедшем, настоятель Каттолики порекомендовал мальчика пребывавшему тогда в Стило странствующему монаху-доминиканцу в качестве ученика. По другой версии, юный Кампанелла, услышав пламенные проповеди монаха, сам обратился к нему за наставничеством. Соответственно, нельзя с точностью указать, когда именно началось и сколько лет длилось это обучение у странствующего монаха, известен только итог: под его воздействием 14 лет от роду Кампанелла принял обет послушничества в Доминиканском ордене, а годом позже стал монахом. Он сам свидетельствует в предисловии к трактату «Философия, доказанная ощущениями»: «Надо заметить, что я еще в 14 лет принял обет повиновения Доминиканского ордена»[12]. Сложно сказать, был ли до этого реализован план отправить подростка к неаполитанскому родственнику для изучения права (Ж. Делюмо датирует эту идею 1582 годом), но то ли попытки не было, то ли она оказалась неудачной, но, так или иначе, жизненный путь привел Кампанеллу в Церковь.
Монах, ставший наставником Кампанеллы, принадлежал к духовному ордену, основанному в начале XIII века для борьбы с еретиками знаменитым монахом-августинцем Домиником де Гусманом Гарсесом, испанцем родом (покоится в Болонье). Орден доминиканцев также известен как орден братьев-проповедников, что довольно четко определяет одну из его граней. Именно поэтому безвестный странствующий монах-проповедник и оказался в Стило. Монахи были нищенствующими и придавали огромное значение интеллекту и знанию, при помощи которых можно было бороться с лжеучениями. Неслучайно, что довольно быстро после основания своего ордена доминиканцы при попустительстве заинтересованного в их деятельности римского понтифика фактически подчинили себе французские и итальянские университеты. Босоногие монахи бродили по Европе со связками книг, готовые вовлечь любых еретиков в богословский спор и посрамить их. В 1237 году они основали свой монастырь под Киевом, в середине XIII века проникли к татарам (1247), затем к персам (1249), а позже – к китайцам и японцам (1279). Белые рясы доминиканских проповедников видели уже и в Африке, а с открытием Колумбом Нового Света они массово ринулись и туда. Впрочем, в Европе проповеднический дух у пригретых папским престолом доминиканцев улетучился довольно быстро, так же как и у францисканцев. Терзать и сжигать молоденьких ведьм многим оказалось сподручнее[13], ибо была у ордена еще одна, и довольно мрачная, ипостась. Доминиканцы не зря называли себя «Псы Господни», казалось бы забавно рассекая надвое свое наименование – Domini Canes. Их символом стала собака с факелом в пасти (якобы виденная во сне матерью Доминика перед родами) – ее задачей было разыскать и истребить ересь[14]. То есть воздействие на ересь и еретиков предполагалось не только идейное, но и физическое – как говаривал основатель ордена: «Сила дубинки восторжествует там, где ничего не смогли поделать ласковые слова», а французский инквизитор XIV века Бернар Ги лапидарно писал, обрисовывая простые задачи, стоявшие перед отцами-инквизиторами: «Задача инквизиции – истребление ереси; ересь не может быть уничтожена, если не будут уничтожены еретики; еретики не могут быть уничтожены, если не будут истреблены вместе с ними их укрыватели, сочувствующие и защитники». Так орден довольно быстро (в 1233 году, когда на папский престол воссел друг Доминика – Уголино деи Конти ди Сеньи, принявший имя Григория IX[15]; год спустя умерший в 1221 году Доминик был спешно канонизирован) стал главным орудием созданной в том же 1233 году монашеской инквизиции со всеми вытекающими отсюда последствиями (до того существовала инквизиция епископская, чьи полномочия Григорий и передал доминиканцам). Гениальным в своем роде прорывом стала борьба с ересью не просто Церкви самой по себе, а всего общества, «мобилизованного» Римом, и организована она была посредством деятельности нищенствующих орденов, бывших в теснейшем контакте с буйными демократическими слоями, всегда готовых поддержать братьев-инквизиторов против засилья светских и духовных владык (а также к взаимному фанатичному истреблению: трактат «Молот ведьм», позорнейший документ инквизиции, принадлежит перу доминиканцев – профессоров Генриха Крамера (Инститориса) и Якоба Шпренгера). Это очень важный момент в укреплении папской власти: орден «псов Господних» обрел от римского первосвященника власть даже над епископами[16], распространявшуюся и на прочих духовных лиц: «Вам… дается власть… навсегда лишать духовных лиц их бенефиций и преследовать их и всех других судом, безапелляционно, призывая на помощь светскую власть, если в том встретится надобность». Горький парадокс! Позже мы еще расскажем о том, сколько претерпел Кампанелла от инквизиции, нелишне будет вспомнить, что и знаменитый Джордано Бруно – тоже монах-доминиканец.
13
Как писал И. Григулевич: «Доминик отличался слепой преданностью папскому престолу. Судя по всему, это был тип бездушного фанатика, готовый на любое преступление во имя торжества “святого дела”. Бертран Рассел отмечает, что Доминику была свойственна только одна человеческая слабость: ему больше нравилось разговаривать с молодыми женщинами, чем со старыми». Кстати, один из самых известных процессов Средневековья – сожжение Жанны д’Арк – формально был проведен именно доминиканскими инквизиторами.
14
Как сказано в «Молоте ведьм» (ч. 2, гл. 9): «Изображение этого животного (кошки. –
15
Вполне в духе своего покойного друга новый папа рассуждал в булле 1233 года, обращенной к епископам Майнца и Гильдесгейма: «Необходимы самые суровые меры, ибо там, где лечение не помогает, необходимо действовать мечом и огнем. Гнилое мясо должно быть вырвано».
16
Под епископами в данном случае подразумеваем верхушку Церкви как класс, включая всех – кардиналов, архиепископов и епископов, а не только нижнюю степень архиереев.