— Не может быть.
— Нет, повернулся. Я ясно вижу буквы.
— Три буквы. Вы их видите?
— Конечно. Первая — Р, вторая — О, третья — Б, то есть первые буквы слова Роборэй. Шкаф открывается. В нем — шкатулка. Человек раскрыл ее и вынул…
— Что? Что он взял?
— Серьги.
— Сапфировые? Два сапфира?
— Да, мадам, два сапфира.
Графиня порывисто вскочила и бросилась к дверям. За нею граф и Рауль Дювернуа. И Доротея расслышала, как граф сказал на ходу Раулю:
— Если только это правда, дело становится более чем странным.
— Да, более чем странным, — повторил Эстрейхер.
Он тоже бросился к дверям, но на пороге раздумал, запер дверь и вернулся обратно, видимо желая поговорить с Доротеей.
Доротея сняла платок и щурилась от яркого света. Бородатый пристально смотрел ей в глаза. Она тоже глянула на него смело и пристально. Эстрейхер постоял мгновение, снова направился к выходу, потом раздумал, остановился, погладил бороду. Насмешливая улыбка поползла по его губам.
Доротея не любила оставаться в долгу и тоже усмехнулась.
— Чего вы смеетесь? — спросил Эстрейхер.
— Смеюсь потому, что вы улыбаетесь. Но я не знаю, что вас так смешит.
— Я нахожу вашу выдумку необычайно остроумной.
— Мою выдумку?
— Ну да, сделать из двух человек одного, соединив того, кто рыл яму, с тем, кто забрался в замок и украл серьги.
— То есть?
— Ах, вам угодно знать все подробности. Извольте. Вы очень остроумно заметаете следы кражи, которую совершил господин Кантэн.
— Господин Кантэн на глазах и при соучастии господина Эстрейхера, — быстро подхватила Доротея.
Эстрейхера передернуло. Он решил играть вчистую и заговорил без обиняков:
— Допустим… Ни вы, ни я не принадлежим к тем людям, которые имеют глаза для того, чтобы ничего не видеть. Если сегодня ночью я видел субъекта, спускавшегося по стене замка, так вы видели…
— Человека, который копался в яме и получил камнем по черепу.
— Прекрасно. Но, повторяю, это очень остроумно отождествлять этих лиц. Очень остроумно, но и очень опасно.
— Опасно! Почему же?
— Да потому, что всякая атака отбивается контратакой.
— Я еще не атаковала. Я только хотела предупредить, что приготовилась ко всяким случайностям.
— Даже к тому, чтобы приписать мне кражу серег?
— Возможно.
— О, если так — я поспешу доказать, что серьги в ваших руках.
— Пожалуйста.
Эстрейхер направился к дверям, но на пороге остановился и сказал:
— Итак, война. Я только не понимаю, в чем дело. Вы меня совершенно не знаете.
— Достаточно знаю, чтобы понять, с кем имею дело.
— Я Максим Эстрейхер, дворянин.
— Не спорю. Но этого мало. Тайком от ваших родственников вы занимаетесь раскопками, ищете то, на что не имеете никакого права. И думаете, что вам удастся присвоить находку.
— Уж вас-то это не касается.
— Нет, касается.
— Почему? Разве это затрагивает ваши интересы?
— Скоро узнаете.
Едва сдерживаясь, чтобы не выругаться, Эстрейхер холодно ответил:
— Тем хуже для вас и вашего Кантэна.
И, не говоря ни слова, вышел из комнаты.
Странное дело: во время этой словесной дуэли Доротея оставалась совершенно спокойной. Но как только за Эстрейхером захлопнулась дверь, порыв задорного ребячливого веселья сорвал ее с места. Она показала ему нос, перевернулась на каблуке, подпрыгнула, потом весело схватила флакон нюхательной соли, забытый графиней на столе, и подбежала к Кантэну. Кантэн сидел в кресле, совершенно ошеломленный и уничтоженный.
— Ну-ка, милый, понюхай.
Тот потянул носом, чихнул и только охнул:
— Попались.
— Вот глупости! Почему попались?
— Он нас выдаст.
— Никогда. Он постарается навести на нас подозрение, но прямо выдать не посмеет. Ну, а если и осмелится и расскажет, что видел тебя утром, так я тоже расскажу про него очень многое.
— И зачем ты заговорила про серьги?
— Сами узнали бы. Я нарочно сказала сама, чтобы отвлечь подозрение.
— И вышло как раз наоборот.
— Ну, ладно. Тогда я заявлю, что серьги украл бородач, а не мы.
— Для этого нужны доказательства.
— Я их найду.
— Не понимаю, за что ты его вдруг возненавидела.
Доротея пожала плечами.
— Дело не в ненависти. Просто надо его прихлопнуть. Это очень опасный тип. Ты знаешь, Кантэн, что я редко ошибаюсь в людях. Эстрейхер — негодяй, способный на все. Он подкапывается под семью Шаньи, и я хочу во что бы то ни стало им помочь.
Кантэн, в свою очередь, пожал плечами.
— Удивляюсь тебе, Доротея. Рассчитываешь, взвешиваешь, соображаешь. Можно подумать, что ты действуешь по какому-то плану.
— Вот плана-то как раз и нет. Я бью покамест наудачу. Определенная цель у меня действительно есть: я вижу, что четыре человека связаны какой-то тайной. Папа перед смертью повторял слово «Роборэй». Вот я и хочу узнать, не участвовал ли он в этой тайне или не имел ли права участвовать в ней. Ясно, что они ищут сокровище и пока держатся друг за друга. Прямым путем мне не добиться ничего. Но я все-таки добьюсь. Слышишь, Кантэн, добьюсь во что бы то ни стало.
Доротея топнула ногой. В этом резком жесте и в тоне ее голоса было столько энергии и неожиданной решимости, что Кантэн вытаращил глаза. А маленькое шаловливое создание упрямо и настойчиво повторяло: