Желая охарактеризовать уровень интеллектуального и морально-политического состояния Университета тех лет, приведу здесь некоторые тексты из газеты от 9/IX-1930 г. Этот номер в значительной степени посвящен конфликту на математическом отделении:
КО ВСЕМ СТУДЕНТАМ, ПРОФЕССОРАМ И ПРЕПОДАВАТЕЛЯМ ФИЗМАТА!
Товарищи! Необходимо мобилизовать все общественное мнение, дать отпор враждебным силам и при помощи всего факультета помочь математическому отделению выбраться из перерастающего при современных темпах соцстроительства, при том огромном напряжении страны, которое наш Союз испытывает, в резерв врагов рабочего класса.
Вот еще несколько оглавлений из того же номера газеты:
Каждый звук рождает свое эхо. Мы видим, каким откликом прозвучали в 30-м году романтические чаяния первых месяцев революции. Год 37-й был предначертан. Умеющие слышать — слышали. Но что было делать?
Между тем обстановка в стране накалялась. В начале сентября 1930 г. был арестован мой учитель, А. А. Солонович, и вместе с ним 33 человека[91]. Это был первый крупный арест анархистов-мистиков. Среди арестованных были: Проферансов[92] — отец моего товарища Ю.Н. Проферансова, Г.И. Аносов, театральный художник А. Никитин и его жена В.Р. Никитина, известный режиссер Ю.А. Завадский и др. Все они были непосредственными учениками А.А. Карелина. Наиболее активные представители этого движения были тогда осуждены Особым Совещанием Коллегии ОГПУ на 5 лет пребывания в политизоляторе. Три года спустя политизолятор был заменен на ссылку (кроме Г. И. Аносова).
Отметим, что, по данным A.Л. Никитина (статья 1991 г.), из 33 привлеченных к следствию были признаны виновными только 26. Такая «мягкость» была не свойственна этим органам в те времена. Как это объяснить?
Вместе с А. А. Солоновичем была арестована и его секретарь О.С. Пахомова. Ее уже тогда спрашивали и о нас — учениках Солоновича. Несколько позднее по особому и не очень понятному делу был арестован мой друг Ион Шаревский и отправлен в ссылку в Норильский край. Бдительный глаз не дремал.
А в Университете репрессии шли своим чередом. Выше я уже рассказал об аресте профессора Д. Ф. Егорова— почетного члена АН СССР. Мы, студенты, были потрясены.
И еще одно событие: мой друг С. В. Смирнов, поддерживавший меня в оппозиции факультету, исключается из Университета. Складывается странная ситуация: я начал эту борьбу за справедливость (может быть, немного донкихотскую — но это только с позиций обывателя, лишенного чувства собственного достоинства), а исключают не меня, а того, кто меня поддержал. (Меня было трудно исключить, так как мой отец пользовался некоторой известностью в высших сферах, а вот на Смирнове можно было отыграться, поставив меня в неловкое положение.)
Советуюсь с отцом. Он говорит:
— Уходи из этого бедлама сам. Учиться тебе не дадут— измучают. А если есть голова на плечах, сам научишься всему. Первый заряд тобой уже получен.
И я ушел, подав резкое заявление ректору, протестуя против коллективной травли.
Конечно, жалко было расставаться с Университетом — ведь, притаившись, там еще существовала настоящая наука. Только через 30 лет я вернулся туда, но уже ученым, и вскоре получил там звание профессора.
И вот что существенно — если бы я окончил Университет как математик, то, конечно, погиб бы в лагере. Кому и зачем там нужны были математики?! Но после ухода из Университета я получил специальность физика, и именно эта специальность пригодилась на Колыме, когда началась война.