Совершенно подобно облакам на небе и их игре — играют и пляшут свой танец атомы… То соединяясь, то разъединяясь, как облака, они образуют то одну, то другую конфигурацию… Но никакой ценности и никакого критерия сравнения нельзя применить к этим конфигурациям…
Нельзя ведь сказать, что какая-то форма лучше или совершеннее другой, что треугольник совершеннее, «прогрессивнее» квадрата и т. п. Поэтому бессмысленно говорить в этой Вселенной о развитии, эволюции, прогрессе, как бессмысленно искать прогресса или эволюции в игре облаков. Эта игра бессмысленна… Бессмысленна и игра атомов… Значит, бессмысленна и бесцельна Вселенная и жизнь этой Вселенной.
Получается бессмысленная, бесцельная пляска атомов… и на фоне этого бессмысленного объекта распят, растерзан исходящий в страданиях и горе субъект (с. 12).
Он один и существует, но только как одно живое воплощенное страдание.
Итак, вся Вселенная имеет своим смыслом абсурд, а фактом — страдание (с. 13).
Может быть сознание человека, сознание животного, сознание растения или даже минерала.
Конечно, сознание минерала приходится мыслить себе крайне смутным, крайне примитивным… (с. 4).
Таким образом, теперь для нас каждое движение должно являться следствием изменения какого-либо сознания.
Где есть движение — оно результат изменения сознания, а так как сознание предполагает субъекта, то движение всегда есть следствие изменения сознания какого-либо субъекта.
Итак, всюду, где есть движения, эти движения производятся субъектами, то есть существами. И все тела в мире оказываются телами некоторых существ — демонов, богов, духов, душ и т. д., как бы мы их ни называли.
Эти демоны или духи обладают различными формами сознаний…
Есть духи планет… Есть духи солнц, солнечных систем, духи трав и деревьев, духи источников и рек, морей, озер и туч; духи минералов, пещер, кладов; духи животных и человеческих рас и т. д. (с. 4).
В самом деле, с человеческим телом связан бесчисленный ряд сознаний — сознание самого человека, сознание всех клеточек тела, сознание органов, но далее — инстинкт, или родовое сознание и так далее (с. 6).
… мы получаем мир не как мертвый механизм, а как общество, как социальный космос, и, таким образом, проблема миротворчества превращается в проблему творчества социального (с. 7).
Проблема взаимопомощи и солидарности, как развивал Кропоткин, переходит в проблемы любви и жалости, как их ставили Кришна, Будда и Христос.
Разрешив социальную проблему у себя на Земле, человек ставит ее в ее космическом значении… Религии этики переходят в религии или религию права в масштабах уже вселенского размаха.
Так поставленная проблема права задает задачу создать общество на основах свободы, равенства и братства из таких разрозненных элементов, как люди, животные, растения, насекомые, минералы, духи планет и стихий и т. д. (с. 7).
Нужно пережить в себе своим сознанием свое же сознание, с этого же начинается вообще всякое самопознание, а без него нечего и думать познать что-либо другое.
Нужно ясно дать себе отчет в непроизводности и полной непосредственности нашего сознания и в том, что все наши переживания — как телесные, так и не телесные, происходят в сознании.
При этом не надо смешивать этого с идеализмом или вообще с какой-либо метафизической системой, ибо сознание нами не мыслится, но переживается как факт, и перед достоверностью этого факта даже достоверность нашего тела является производной и опосредованной (с. 8).
Итак, в годы юности мой жизненный путь освещался тремя прожекторами. Одним из них была философия Солоновича, звучащая примерно так, как она описана выше; другим — традиционная философия и, наконец, третьим — наука тех дней[120]. И не я один в окружении Солоновича был настроен так многогранно. Сознание человека многомерно — корреляционно связанными могут быть разные позиции. Многомерность сознания — это возможность критицизма, выход за пределы какой-нибудь одной парадигмы, интеллектуальная свобода активной личности.
Забегая вперед, отмечу, что позднее — в те дни, когда для меня открылась возможность заниматься философскими проблемами, я отчетливо понял, что проблема здесь является центральной. Одновременно мне стало ясно, что в нашей культуре эта тема остается неразработанной. И, более того, стало очевидно, что в рамках существующей парадигмы она и не может быть осмыслена.
120
Позднее в науке, как Солонович в мировоззрении, на меня повлиял А. Н. Колмогоров, о чем я пишу в гл. XIII.