Лозунгообразный императив, похожий на заклинание, — «исправленному верить», это исправление имен, истории, течения времени, не есть ли как бы нарушение его бесстрастного неотвратимого течения, не есть ли та же самая попытка структурировать и комбинировать, обращать вспять, создавая некоторые рифмы, мотивы, инверсии и ракоходы, упорядочивать — как в музыке?
Вернуть любовь, вернуть любимую — это попытка исправления судьбы или это беззвучная музыка — как свободное обращение со временем?..
Всякая музыка заканчивается, но смысл не в этом. Смысл в том, чтобы покинуть Время, выйти за рамки времени и пространства как условий человеческого восприятия, выйти из его КРУГА.
Бунт против естественного течения времени, против ситуации, данности, положения вещей. Насколько он оправдан?
Музыкант-импровизатор — как йог, юродивый или блаженный по-русски. Возможно, источником отчуждения явилась попытка музыканта-импровизатора преодоления оппозиций гармонии и дисгармонии, порядка и хаоса, которые в идеале должны были бы привести к потере (или преодолению?) собственной идентичности, ограниченности, отдельности. Отсюда недалеко до «преодолеть себя, суметь продлиться» Гессе, до того, чтобы самому попытаться достичь сверхличного бытия.
Как на это реагирует возлюбленная? Ее пугает эта иногда мелькающая во взгляде холодность, отчужденность, одиночество? Как она протестует? Уходит?
Во время импровизации музыкант переживает как бы остановку Времени, выход за его пределы. Субъективно это воспринимается им как предельное замедление, когда сознание начинает осуществлять все операции стремительно, чуть ли не мгновенно, — опыт, отчасти напоминающий состояние выхода йога из собственного тела.
Тот, кто хотя бы раз испытал это, уже никогда не будет восприниматься окружающими как присутствующий полностью здесь, рядом со всеми. Обыденность, повседневное бытие начинает соотноситься в сознании импровизатора с этим опытом. Повседневность начинает казаться как бы паузой, заполнением этого зияющего промежутка между его выходами на сцену, ускоряющимся и останавливающимся волчком Времени.
Может ли она это ему простить? Не пугает ли этот холод вневременности? Не противоречит ли этот холод, этот опыт женскому стремлению к уюту?
Дополнения и исправления превращаются в длинный ряд вопросов… Вместо завершения — суфийская тема для групповых декламаций:
МЫ НАПИСАЛИ ТЕБЕ СТО ПИСЕМ,
НО ТЫ НАМ НЕ ОТВЕТИЛ. ЭТО ТОЖЕ ОТВЕТ
Иллюстрации
Фотографии из личного архива С. Летова публикуются с разрешения автора.
Боровская лесная школа. Дед Георгий Михайлович Мартемьянов (на фотографии впереди в середине). 13 августа 1912.
Георгий Михайлович Мартемьянов (на фотографии сидит, второй слева).
В центре — моя прабабушка Александра Тимофеевна Ерыкалова, за ней стоит моя бабушка Александра Александровна Панкратова, слева от Александры Тимофеевны стоит Ольга Ивановна Панкратова, моя тетя (тетя Лёля). Семипалатинск, 20 августа 1930.
Синеблузники, в Семипалатинске. Моя бабушка Александра Александровна (в центре)
Дед Георгий Михайлович Мартемьянов, его мать и сестра. 1927.
Александра Александровна и Георгий Михайлович Мартемьяновы (мои бабушка и дедушка) на берегу озера Боровое. 19 июня 1933.
Мой дед Георгий Михайлович Мартемьянов.
Моя бабушка Александра Александровна Мартемьянова. 1930.
Моя мать Тамара Георгиевна Мартемьянова (Летова). Семипалатинск, 1952.
Семья Летовых: Федор Дмитриевич, Тамара Георгиевна, Сергей. Семипалатинск, июнь 1959.
Родители. Омск, 8 января 1961.
Мне 1 год и 7 месяцев.
Сергей. Семипалатинск, 24 сентября 1957.
Семья Летовых. Омск.
На дачном участке. Слева направо — я, бабушка, Игорь. Омск, 1960-е.
Играем с братом. Омск, 1960-е.
Игорь и коллекция значков. Омск, 1972.