У меня нет мамы.
Я перечитывала эту короткую фразу несколько раз, пытаясь обнаружить какой-то другой смысл, не тот, что резал так больно. Но никакого другого смысла здесь не было, кроме того, что я черствая эгоистка: несколько лет выливала на Ромку все свои пустяшные беды и знать не знала ничего о нем самом! Прости, я не знала… Ромка молчал. А я кляла себя последними словами. Вот так, считаешь кого-то своим другом, но не даешь себе труда узнать его поближе, используешь как губку, готовую впитать все твои слезы. Стоило мне быть повнимательнее, я давно заметила бы, что Ромка ни разу и словом не обмолвился о матери. Когда мы познакомились, он отдыхал в Турции с отцом: кому придет в голову на отдыхе расспрашивать человека о семье? Но насколько проще было бы сделать это сразу, чем теперь, когда между нами была долгая дружба и мой короткий ум. Теперь все вопросы застряли комом в горле, мне было стыдно, так стыдно! И Ромка все молчал…
Расскажи, как это случилось, – наконец написала я.
И опять пустой экран, в котором я видела лишь свою гордыню. А затем выскочила сухая фраза, будто ее писал не мой веселый друг, а кто-то совсем другой, незнакомый:
Не будем сейчас об этом. Я спешу.
Ромка вышел из Сети. А я так и сидела, уставившись в монитор. Где-то в коридоре разрывался звонок, но я не могла шелохнуться. Кажется, потихоньку узнавая других, я начинала узнавать саму себя. Порой это бывает больно.
– Соня! Ты где? – В коридоре стояла мама. – Неужели монстр слопал?
Услышав мамин голос, такой близкий и громкий, пробирающий до кишков, я наконец очнулась. Выбежала ей навстречу и, не давая сбросить сапоги, обняла изо всех сил.
– Что тут у тебя случилось? – Мама даже растерялась от такого приема.
– Забудь, это все такие пустяки! – разглядывала я мамино усталое лицо. – Мам, я так тебя люблю…
– Я тоже тебя люблю… – Мама никак не могла прийти в себя. – Признайся, ты что-то натворила?
– Я сегодня носила твою одежду, – созналась откровенно.
– Прямо как маленькая! – улыбнулась мама, проводя ладонью по моей щеке. – Ты хочешь вернуться в детство, где, по-твоему, было лучше, чем сейчас…
Мне совсем не хотелось с ней спорить, я взяла у мамы пакет с йогуртами, понесла на кухню и по дороге спросила:
– А давай сегодня какой-нибудь фильмец вместе посмотрим?
– Хорошо! – крикнула мама из ванной. – Выбери диск.
Я начала перебирать в памяти свои любимые фильмы – музыкальные с Заком Эфроном или забавные комедии с неподражаемой Амандой Байнс. Но потом сообразила: все не то. Опять я думала лишь о себе.
– Мам, давай на твой вкус, – я выкладывала покупки на стол. – Что хочешь посмотреть ты?
Мама вошла в кухню, задумалась, открывая жидкий йогурт.
– Джона Хьюза! Любой! – выпила залпом и взялась за следующий.
У мамы была целая коллекция дисков Джона Хьюза. Она любила пересматривать его фильмы, когда накатывало плохое настроение, но и в радостные дни тоже. «Милашка в розовом», «16 свечей», «Скажи что-нибудь» – эти романтические истории мама часто включала «фоном», когда убирала квартиру или готовила. Но в самых любимых фильмах она не пропускала ни минуты, хоть картины были засмотрены до плеши в каждом кадре. «Феррис Бьюлер берет выходной», где Метью Бродерик был так молод и хорош собой, что в нем с трудом угадывался тот коренастый мужчина с грустным взглядом, в котором узнала его я. Мама хихикала как девочка каждый раз, когда непутевый директор школы вступал в схватку с уличным псом. И культовый фильм восьмидесятых «Клуб «Завтрак», под который мы с мамой могли танцевать, встав рядом и смешно передвигая ступни: носки врозь, носки внутрь. А для танцевальных шагов на полусогнутых ногах, когда мы дышали друг другу в затылок и синхронно размахивали локтями, будто командные пловцы, мы звали папу. Тогда получалось, что мы копируем героев фильма. Этот фильм я и выбрала сейчас. Пусть мы не станцуем наше коронное трио, но хоть за парное безумие – пятка-носок – я могла ручаться. Это был первый семейный вечер с тех пор, как ушел папа. И пусть нам было немного грустно, но и радостно от того, что продолжаем традицию, не забыли наши вечерние просмотры любимых фильмов. А если не забыли мы, то, может быть, не забыл и папа…
Фильдеперсовая дочь
В детстве я очень редко бывала шелковой, как говорят родители о послушных детях. А порой наставали такие времена, когда в меня словно бес вселялся. Хотелось спорить, капризничать, упираться, иногда даже кого-нибудь покусать. В эти дни папа называл меня «фильдеперсовая дочь». С одной стороны, фильдеперс – это шелковая нить, а с другой – что-то с вывертом.