Северус стоял в оцепенении, пытаясь взять себя в руки, по полу растекалась липкая слизь, а зелёные глаза мальчишки смотрели растерянно и… понимающе. Определённо, это было больше, чем он мог вынести.
– Что ж, Поттер. – Усилием воли Северус подавил желание проклясть мальчишку: – Похоже, мы сдвинулись с мёртвой точки. Не помню, советовал ли я вам применять щитовые чары… однако они, без сомнения, оказались эффективными.
Когда Поттер ушёл, Северус подошёл к стоящему на столе думосбору и аккуратно опустил туда новое воспоминание. Прозрачная поверхность на мгновение пошла рябью, потом разгладилась, и Северус вновь увидел это странное выражение на лице Поттера, которого, определённо, не должно было там быть и которое не поддавалось объяснению. Отпрыск Джеймса по определению не мог смотреть на своего ненавистного преподавателя с сочувствием или – упаси Мерлин! – с жалостью. Северус зарычал, и физиономия Поттера тотчас исчезла, уступив место привычному серебристому сиянию.
Он благополучно не вспоминал об инциденте – до тех пор, пока не обнаружил Поттера скрюченным у того самого стола и полностью погружённым в самые отвратительные, самые стыдные воспоминания его юности. Банка с сушёными тараканами оказалась самой незначительной потерей того вечера, и Северус подумал: хуже уже не будет.
Он понял, что ошибся, когда отвратительный, мерзкий наглец явился к нему на следующий день. Северус открыл дверь и на мгновение потерял дар речи – разумеется, Поттер воспользовался этим, чтобы открыть свой поганый рот. Он сутулился, спрятав руки в карманах мантии, на скулах алели некрасивые пятна румянца, и Северус бездумно разглядывал их, пока не выловил из бессвязной речи мальчишки совершенно невозможное слово «простите».
Простите?!.
– Пятьдесят баллов с Гриффиндора! – заорал он во всю мощь лёгких. Поттер вскрикнул и отшатнулся, едва не потеряв равновесие. – ВОН ОТСЮДА, мерзкий выродок!
Ему пришлось выпить флакон полынной настойки, чтобы руки перестали дрожать от гнева. Он мельком подумал, что даже Джеймс не вызывал в нём такой ненависти, как бы абсурдно это ни звучало. Несомненно, Поттер унаследовал лучшие качества своего отца – отвратительный, самовлюблённый, наглый, отвергающий все запреты недоносок – но теперь он и на шаг не приблизится к Снейпу, уж Северус об этом позаботится.
К сожалению, он недооценил упрямство гриффиндорцев.
Поттер преследовал его всюду: задерживался после занятий, ошивался у подземелий, случайно натыкался на него в коридорах. Северус снимал баллы, сыпал отработками (с Филчем), поливал его такой грязью, что самому становилось неловко – и ждал, когда мальчишка оставит свои нелепые попытки поговорить. Однако запасы полынной настойки закончились раньше.
Он как раз варил новую порцию, когда Поттер внезапно материализовался в лаборатории, отбросив какую-то прозрачную тряпку, и решительно сделал шаг навстречу:
– Прежде чем вы убьёте меня или снова снимите баллы, – он усмехнулся, – вам придётся меня выслушать.
Северус в изумлении замер и сжал зубы так, что хрустнула челюсть. Он чувствовал себя хищником, загнанным в угол: если проклятый мальчишка только посмеет сделать его позор достоянием общественности, его репутация будет испорчена раз и навсегда; они все будут показывать на него пальцем, они не забудут этого до скончания веков… Он почти видел пёстрые заголовки Скитер, почти слышал хохот учеников, но Поттер снова вмешался – и вдруг рассмеялся по-настоящему:
– Вы серьёзно решили, что… ох, профессор, – он улыбнулся той обезоруживающей улыбкой, которую Северус прежде мог наблюдать лишь издали. И почти сразу же вновь стал серьёзным. – Я никогда бы не опустился до такого. Если не верите – наложите на меня Обливиэйт, но прежде позвольте сказать.
– Кажется, вы, Поттер, считаете, что можете безнаказанно вытворять всё что угодно. Например, врываться в личные покои преподавателя, – холодно произнёс Северус, скрывая удивление, которое вызвали в нём последние слова мальчишки. – Уверяю вас, это самая большая ошибка в вашей жизни. Вы – дерзкий наглец, который пользуется тем, что ему потворствует директор, но я найду на вас управу, и тогда…
– Нет, сэр, – перебил его Поттер, – вы неправы. Самая большая ошибка в моей жизни – то, что я позволил другим влиять на меня, используя мою детскую любовь к отцу и внушая ложные гриффиндорские идеалы. – Он шумно выдохнул, а Северус захлопнул рот, который всё это время держал открытым. – Я много думал об этом, сэр. Все эти дни. И я хочу сказать, что… вы, конечно, тот ещё ублюдок, но теперь я хотя бы знаю, кто приложил к этому руку, – горькая усмешка. – Я хотел быть похожим на своего отца, хотел брать с него пример… и ненавидел вас, когда вы говорили про него гадости. А теперь оказалось, что вы говорили правду, и я… я больше не могу вас ненавидеть. Потому что знаю, каково это – когда ты один против всех.
Поттер сжал кулаки и поднял на Северуса совершенно несчастные глаза. Лили – мелькнула мысль. Мелькнула и исчезла.
– Это всё ужасно глупо, и Рон бы сказал, что я сбрендил, но… я прошу у вас прощения. За думосбор – это было очень подло с моей стороны. Да и вообще… за всё.
Мне не стыдно, сказал себе Северус. Мне совершенно не стыдно, и я нисколько не удивлён. Это же Поттер – он всегда выкидывает нечто отвратительное. И сам он – отвратителен, воплощение гриффиндорской непредсказуемости.
– С чего вы решили, что меня должны волновать ваши извинения?
– Ну что вы. – Поттер снова посмел улыбнуться. – Как я мог хотя бы заподозрить подобное? Считайте, что это было нужно мне.
– Я что, похож на жилетку для рыданий? – хрипло пробормотал Северус, чувствуя нарастающую мигрень. Зелье в котле слабо булькнуло и отчётливо запахло тухлыми яйцами.
– Оно теперь испорчено, да? – виновато спросил мальчишка. – Простите, сэр, я не хотел… Вы будете накладывать Обливиэйт?
– Пошёл вон, Поттер. – Северус устало махнул рукой. – Прочь. Немедленно.
Наглец умудрился послать ему сочувствующий взгляд, но благоразумно ретировался, пока Снейп не поторопил его каким-нибудь особо мерзким проклятием.
Чёрт знает что, подумал Северус, взмахом палочки уничтожая неудачное зелье.
Чёрт знает что.
Весь следующий год остался в памяти большим туманным пятном, из которого нельзя было извлечь ничего конкретного. Какие-то люди, уроки, Волдеморт, обрывки разговоров, смутные образы, проникновенные речи Дамблдора. И Гарри Поттер – постоянно, неизменно, всюду. Северус подозревал, что мальчишка и стал причиной провалов в памяти; во всяком случае, его память отказывалась фиксировать подобное.
С ним что-то происходило – неопознанный вирус или проклятие, странные симптомы вроде тепла в груди и учащённого сердцебиения. Иногда ему достаточно было просто подумать о Поттере – и желудок простреливало иглой, а в ушах появлялся шум, похожий на шторм в океане. Порой Северус случайно натыкался на Поттера в коридорах и мог видеть ту самую обезоруживающую улыбку, посланную одному из его надоедливых друзей. И чем больше Северус изводил мальчишку на своих уроках, тем чаще эта улыбка вставала перед глазами.
Когда появилась рыжая Уизли, Северус вздохнул свободно. В конце концов, у него были дела поважнее, чем заботиться о юнце, которому предстоит одолеть самого тёмного волшебника столетия. Не то чтобы он доверял девчонке, но, по крайней мере, теперь Поттер был под присмотром. А холод, поселившийся в груди – не что иное, как последствие круциатусов Лорда.
Через месяц Малфой починил Исчезательный шкаф, Дамблдор погиб, а Северус едва не умер от боли в сердце. Он выполнил свой долг, он держал себя в руках, но лютая ненависть и неподдельное горе в глазах мальчишки – не по годам печальных глазах – почти уничтожили его. Это было… неожиданно, и Северусу пришлось жить и бороться дальше с осознанием того, что он в очередной раз сломал собственную жизнь. Разрушил часть себя.