Так думала Таисья Клюшина, засыпая и сквозь сон ощущая заботу о завтрашних хлебах, затворенных в деревянной квашне.
Судьба вещала в избе глуховатым, но взволнованным голосом Новожила: «Доживем, что всю землю опутают золезной проволокой, по небу полетят золезные птицы. Жить будет добро, только жить-то будет некому…»
«Как это некому? — успела еще подумать Таисья. — Хорошая жизнь придет, дак и крещеных много будет».
— Да, да, — гудел Новожил, — добро станет жить, а жить некому будет, никого хрисьян на земле не останется…
И Таисья уснула. Она пробудилась на рассвете, как и всегда, чтобы обряжаться: затоплять печь, поить и кормить скотину, катать хлебы и разогревать перед огнем вчерашние щи.
Дедко уже стукал чего-то на верхнем сарае, Степан спал. Таисья нащепала лучины и пошла за дровами. Отперла ворота, открыла, и у нее от удивления округлились глаза.
Зоя, привозная жена Сопронова, как ни в чем не бывало складывала на чунки березовые дрова из большой, даже еще не початой поленницы. Таисья не знала, что и делать.
— Зойкя! — изумилась она. — А вить дрова-ти наши.
Зоя как будто вздрогнула, но положила на чунки еще одно полено.
— Аль ты не чуешь?
— Чую, не глухая, — обернулась Зоя.
— Дак пошто дрова-ти берешь?
— А беру и брать буду! Вот. Для чево и колхоз.
— Ну-ко, дура лешова! — взметнулась Таисья. — Сами не запаслись дровами да и к сусидям! Это что будет-то, господи! Степан, дедко! Дедко, чего глядишь-то, ну-ко иди сюды! Ты погляди, уж и по твои дрова приехали! Люди добрые, вы тольки поглядите, что делается-то! Господи, царица небесная, матушка, где это видано, где слыхано. По чужие дрова среди бела дня! Дедко, иди-ко скорее-то…
В воротах появился дедко Петруша. Зоя проворно схватила веревку, привязанную к передку нагруженных санок, дернула, но Таисья ухватилась за высокие задние копылки. Соседи, услышав звонкий Таисьин голос, один по одному скопились в заулке. Зоя, не выпуская из рук веревочку, огрызалась во все стороны, отбивалась одним и тем же:
— А для чего и колхоз! Отдай! Теперече все общоё!
— Зойкя! — подскочил вдруг Савватей Климов. — Неушто всё?
— Всё!
— Ну, товды дай-ко пощупать!
И Савватей подскочил к ней с другого боку…
Зоя дернула санки так, что они свернулись набок. Поленья полетели. Под смех шибановцев она стремглав выхватила санки и бросилась наутек, к дому Сопроновых. Зеленая бумазейная юбчонка моталась вокруг ее тощих ног.
— Ох, Савва! — хохотал Володя Зырин. — Да чево у нее щупать? Как Игнаха-то спит с такой патачиной… Одно костьё.
— Уголовное дело, — согласился Климов. — Моя баба намного лучше. Не позавидуешь Игнашке-то… Да ведь он и спит в мезонине. Ему не до бабы.
VII
Сопронов и впрямь редко бывал в Шибанихе. Из деревни Залесной, где его едва не избили местные парни, он убежал кружной дорогой. Он никому ничего не рассказывал.
В воскресенье он послал Степаниду по деревням с повестками. Сверху пришло указание провести собрание групп бедноты. Еще на руках у Игнахи имелась присланная Меерсоном бумага. Это было не что иное, как слегка сокращенное постановление секретариата Севкрайкома об оживлении групп бедноты.
Повестки, написанные под копирку, гласили:
«Вам надлежит явиться к 12 ч. дня 10 декабря сего года на сельисполком и собрание батрацко-бедняцкой группы в д. Ольховицу. Собрание имеет быть в мезонине Ольховского сельсовета, явка строго обязательна».
Вверху Сопронов надписывал фамилию приглашенного, внизу ставил свою.
Степанида запросила сельсоветскую лошадь, но Сопронов не дал. Тогда она пошла в лавку и часть повесток послала с оказиями, остальные по Ольховице и ближним деревням разнесла сама.
На другой день Сопронов ровно полдвенадцатого сидел за столом в натопленном мезонине, курил табак и ждал. В двенадцать часов никто не пришел. Один Гривенник просунул в двери голову в овчинной шапке, сперва оглядел пространство, заваленное узлами: пачинским, еще не проданным имением. Торчала тут и зингеровская ножная машина, и желтая жесткая кожа-коровина, свернутая в трубу.
Гривенник переступил через сельсоветский порог. Он хотел поздороваться с председателем за руку, но Сопронов притворился, что не заметил протянутую ладонь.
— Отвязывай лошадь и поезжай в Шибаниху, — сказал председатель. — Привези тамошних.
— Так вить Носопырь туточка! И Таня у Пачиных чай пьет.
— Откуда знаешь?
— Носопыря сам видел. А про Таню народ сказывал.
— Какой народ?
— Знамо какой. Лавошный. — Гривенник не знал, уходить или садиться.
— Сходи и приведи Усова.
Гривенник неохотно ушел. Часа через полтора в мезонине с грехом пополам собрались Митька Усов, шибановские старики Таня и Носопырь, брат Сопронова Селька и все тот же Гривенник. Со Степанидой было семеро. Остальных решили не ждать.
Сопронов поднялся, разгладил под ремнем гимнастерку, выпрошенную, вернее, выменянную на две дубленые овчины у Ивана Нечаева.
— Так. Товарищи, значит, собрал я вас отнюдь не здря! Дело отлагательства никак не терпит. От вышестоящих организаций получено указание немедленно выявить во всех волостях контрреволюционную верхушку. Также обратить сугубое внимание на лесозаготовки и…
— Товарищ Сопронов, — подал вдруг голос Гривенник. — Это как, значится, понимать ето дело?
— Чево? — недовольно обернулся Сопронов.
— Да эту, верхушку-то.
— А так и понимать, что хозяйства не советские. Кулацкие! Есть указанье их ограничать.
— Ты бы, Павлович, не кричал, а разъяснил, — заметил Митька Усов и вытянул больную ногу вдоль пола. — Я вот тоже не понимаю, какая разница.
— Разъясню после, товарищи! — Сопронов сдержал раздражение. — А пока слушайте доклад.
Он расправил бумаги и начал зачитывать, сбиваясь и повторяя слова.
— «Осуществление задач по социальной и технической реконструкции лесного, сельского и промышленного хозяйства края и выполнение ежегодно увеличивающихся программ лесоэкспортных заготовок происходит в условиях бешеного сопротивления капиталистических элементов города и деревни.
В связи с этим и дальнейшая работа по организации батрачества и бедноты, закреплению их союза с середняком для решительного отпора и наступления на кулачество, в первую очередь через группы бедноты и их регулярную работу, имеет исключительно важное значение.
Истекший опыт работы по организации батрачества и бедноты в крае наряду с некоторыми достижениями: отпор и наступление на кулака в перевыборные кампании, при проведении сельскохозяйственного налога, займов и т. д., а в отдельных районах и при проведении лесозаготовок, хлебозаготовок и коллективизации, в целом говорит об общей слабости и нерегулярности работы групп бедноты.
Основными решающими недочетами в постановке работы групп являются:
а) Организация батрачества и бедноты через группы не стояла как повседневная боевая задача парторганизации. Местами здоровая инициатива бедноты придушалась, что на практике в ряде случаев приводило к правооппортунистической политике.