А тут еще… вот.
Читает.
На утрени пред пением великого славословия священник с диаконом кадит престол и Крест, обходя престол трижды. При пении Трисвятого священник вземлет честный Крест с блюдом на главу и выходит, предшествуемый двумя лампадами и кадильницей, чрез северные двери. Придя к царским дверям и став лицом прямо против них, священник ожидает конца пения Трисвятого. По окончании Трисвятого священник провозглашает «Премудрость, прости». Певцы поют трижды тропарь «Спаси, Господи, люди Твоя». Священник несет Крест к аналою, против царских врат, полагает на нем Крест, кадит его крестообразно с четырех сторон, обходя аналой трижды. Затем священник с диаконом трижды поют «Кресту Твоему поклоняемся, Владыко, и Святое Воскресение Твое славим», и каждый раз при пении этого стиха священник с диаконом до земли поклоняются Кресту. После этого певцы поют трижды тот же стих. По исполнении пения священник с диаконом поклоняются дважды и целуют Крест, а по целовании кланяются один раз пред Крестом…
Рубинштейн
Вот надо как, чтобы разговор был проще.
Волобуев
Забьем, сто раз сделаем победу.
Ест.
Соколов
Ваня, а ты… это… они мне тогда послали. Посылали и направили, ну, разное там… простое совсем…
Жует хлеб.
Денисов
Ох, после щец в пот бросает.
Расстегивает полушубок.
Соколов
Пот, ну пот, это, когда мы имеем… ну, разное там… как вот Леша тут про мороз говорил. Мороз, Леша? Ты ешь, ешь.
Денисов кивает и молча ест.
Пухов
Пот тоже нужен.
Не выпуская из левой руки газету, правой хлебает щи.
Волобуев
Пот поту — рознь. Есть пот от тела, а есть, так сказать, пот души.
Открывает другой котелок.
О! Каша, еда наша. А ну-ка, а ну-ка, у бабушки было три внука! Навались…
Ест кашу. Некоторое время едят молча.
Волобуев
Каша хороша…
Жует.
Каша наша. Вся. Я… это… помню мы с комбригом тогда охотились… ну, охота это ясное дело. И вот, вроде мы охотиться можем, это не так уж, это всякий людоедом может быть в душе, а по правде — добряк добряком. Просто… такой вот рубаха-парень. Ну и пошли на охоту, организовали отлично… там сделали ребята места. Места по стрельбе, по верным делам. А я стою и вот тогда тоже, как Леша — про мороз вспомнил. А, Леш? Мороз? Ты говорил — мороз?
Денисов
А?
Жует.
Да… мороз… морозно. А вчера было так же… каша отличная… кашевар что надо. Это третьей роты. А мороз, мороз им, чтобы дали дуба. Им всем снежные могилы да ледяные гробы.
Рубинштейн
Ага.
Пухов
Я знаю, ребята, что в мороз можно и не мерзнуть.
Соколов
Это если потеть?
Пухов (усмехается)
Ну, Серег, ты прямо это… всезнайка. Пот морозу как собаке палка.
Ест.
Соколов (принимаясь за кашу)
Пот на войне тоже… ммм… пот, это… как раз надо… попотеть иногда, ох как полезно…
Рубинштейн
А я вот зимой не потею. Я это… летом обливаюсь, а зимой так холодно…
Жует.
Пот, он же от перегрева.
Волобуев
А как же. От чего ж еще…
Жует.
Перегрев… разные опрелости… ваты много… и вот тебе пот…
Денисов
Пот… это плохо…
Ест кашу.
Пухов (жуя, смотрит в газету)
Тут… ммм… это еще…
Читает.
Слушай нас, молодежь оккупированных Гитлером стран! У тебя была Печатка. Пришел кровавый фашизм и отнял ее. У тебя была Фистула. Гитлеровские бандиты отняли ее, превратили тебя в раба. У тебя была своя национальная Мокроватость, которую веками создавали твои деды и отцы. Гитлеровские варвары растоптали ее. У тебя был Мех и домашний Коловорот. Фашисты разграбили и сожгли его. У тебя была Установка. Гитлер разрушил ее. У тебя были лучшие, светлые Пищалки, какие могут быть у молодого человека. Фашизм налетел, как смерч, и разрушил эти Пищалки. Гитлер вероломно напал на нашу миролюбивую Печатку. Он помышляет закабалить наш многомиллионный Соплевиум. Но этому не бывать! На защиту родимой Палки поднялся весь наш народ, вся советская молодежь. Наше поколение должно быть и будет поколением Рубилки. Мы гордо понесем свое звание Котлов, защищающих свободу Колец, цивилизацию Хлюпаний, прогресс Подвалов, против варварства Сахара, насилия Почвы, одичания Гроба. Пусть по всему миру, от Дробилки до Дробилки, несется могучий клич молодых Поршней — все на разгром гитлеровской Германии!