— М-мистер Роджерс, — пискнула она, прикусывая пухлую нижнюю губу.
А Брока словно током шибануло, воскрешая в памяти улыбку на миллион человека, которого он не заслужил и никогда не заслужит, синие глаза.
Он не помнил, как выскочил из кабинета, едва в его руках оказались нужные распечатки, как нёсся по улице, чтобы забиться в темноту своего подвала, в самый угол, зажать уши ладонями и прекратить вспоминать того, от кого становилось больно глазам, тянуло в подреберье.
— Мистер Роджерс, — повторил Брок.
Кольца на пальце жгли не хуже раскалённых кандалов «Гидры».
Четвёртое — социализация.
Работу долго искать не пришлось. Брок привык, видимо, из прошлой жизни, которую практически не помнил, кроме каких-то обрывков, причиняющих странную, тянущую боль, контролировать территорию, где обитает, знать все и обо всех. Он прошёлся по всем домам в радиусе полумили от своего подвала, заглядывал во все лавки, ненавязчиво знакомился с местными обитателями.
В одном из круглосуточных магазинов, хозяином которого был отставной военный Джеффри Раш, произошло странное. Брок сам для себя ещё в первый день решил не вмешиваться в жизни людей, уходить в сторону, что бы ни случилось, не помогать, не сближаться слишком сильно, чтобы не запоминали его посеченного шрамами лица, но здесь не получилось сдержать данного самому себе слова, вступившись за Джеффа.
Грабитель ворвался в маленький магазин, когда Брок, сам не зная из-за чего, завис напротив полки с печеньем, для чего-то потянувшись за пачкой овсяного с шоколадными каплями, которое никогда не ел. Повертев яркую коробку в руках, он принюхался, втягивая носом приторно-сладкий запах, напоминающий об утрах, когда им обоим — только кому им, Брок снова не мог припомнить — никуда не надо было торопиться. Они сидели на залитой солнечным светом кухне, молча завтракали, пили чай, он ел ложкой прямо из банки вишнёвый джем, а тот, другой, откусывал половину вот такой вот печеньки, счастливо жмурился и смотрел так, что у Брока пальцы на ногах поджимались.
И тут грянул выстрел, разрушая волшебство воспоминания, из которого так не хотелось выныривать в серое пасмурное настоящее, где не было кухни, утренних посиделок, и он был кромешно одинок.
— Деньги давай! — рявкнул какой-то молодчик в чёрной лыжной маске, вынырнув прямо у кассы, навёл на остолбеневшего Джеффа дробовик, передернул затвор.
Брок зарычал зло. Никто не смел мешать ему, тем более этот ребёнок, никогда не убивавший. Такие вещи Брок чувствовал прекрасно, не было у него крови на руках и теней за спиной.
Грабитель испуганно дёрнулся и отскочил в сторону.
— Проваливай, — велел Брок, чувствуя как меняется челюсть, удлиняются клыки, почувствовав подходящую добычу, слишком глупую и практически девственно чистую. Запах страха лишь раззадоривал зверя внутри Брока. — Беги, пока живой, мальчик, — облизнувшись, оскалился Брок.
Громко икнув, грабитель разжал ладони, роняя дробовик, попятился, не смея оторвать взгляда от «охотника», и рванул прочь.
Джефф пробовал Броку заплатить, рассыпался в благодарностях, предлагал скупиться бесплатно — что угодно, ведь собственная жизнь стоила намного дороже любого товара в его магазине.
— Вам совсем ничего не нужно?
— Ничего, кроме работы.
Брок приходил к Джеффу рано утром, пока хозяин ещё спал, самолично открывал магазин, заправлял кофемашину и сидел за прилавком, встречая первых посетителей.
— Что бы я без тебя делал? — смеялся Джефф, хлопал Брока по плечу.
— Сам бы вставал и открывал.
Броку не нужны были деньги, по сути, и работа-то особо не была нужна, но не мог же он прятаться по подвалам, как кладбищенский гуль, выходя на охоту только по ночам, отлавливая прекрасных бабочек, «любить» их до утра на продавленном матрасе и наутро оставлять усталых на скамейках парка. Брок хотел жить, хотел вспомнить, понять кто или что он такое, и чьи кольца на его пальце.
А фамилия и правда оказалась «счастливая», с секретом или припиздью, тут Брок никак не мог определиться, но неприятности будто бы сами начали липнуть к нему. Сначала он чуть ли не за шкирку выловил из озера Киссена мальчишку, чуть не сбившего его своим велосипедом, в итоге не справившегося с управлением и полетевшего через кусты прямо в воду. Потом в него врезался вырвавший у пожилой леди сумочку грабитель, больно заехал локтём в солнечное сплетение, за что и был бит. Потом уже хозяйка ворованой сумочки, доковыляв до своего нежданного спасителя, не слабо так пнула корчащегося в муках на асфальте у ее ног грабителя и ещё долго уговаривала Брока прийти на чай.
И таких случаев за день набиралось с десяток.
Брок готов был проклясть всё на свете, снова «потерять» документы, чтобы эта неведомая хрень закончилась, но однажды ему повезло, и странная невезучесть фамилии сыграла ему на руку, подарив первый якорь в знакомо-незнакомом мире.
Одинокую фигуру на скамейке ночью в парке Брок уже давно привык считать своей будущей жертвой, хотя ему и с лихвой хватало Джеффа, оказавшегося щедрым на эмоции, хоть и немного пресным, как и любой, пусть и бывший, военный.
Брок слышал тихие всхлипы, чувствовал дрожь чужого сердца, ощущал, как вокруг сидящей на скамейке сгущается знакомая ему темнота, слишком знакомая, чувствовал взгляды, обращённые из подворотен, голодные, жадные. Он знал — они не пощадят, сломают тонкую фигурку, воспользуются и выкинут мертвой где-нибудь в залив, как и других до неё. Броку не было интересно, это не его дело, он не вмешивался, и сейчас бы прошёл мимо, если бы не слишком знакомая темнота.
Он закурил, негромко зарычав, сел рядом на скамейку.
— Не лучшее время и место вы выбрали, мисс, — сказал он ровным голосом, а сам принюхался, стараясь вспомнить.
— Командир? — она подавилась всхлипом, вскочила на ноги, дернула его за руку в сторону фонаря, и он почему-то позволил, пошёл следом, флегматично выпуская дымные кольца в ночное небо. — Командир!
— Мы знакомы?
— Я Саманта, командир, Саманта! Сэм Волсон! Вы не помните меня?
Он жадно осматривал Саманту, крутил ее и так и эдак, стараясь хоть что-то уловить в сознании, какой-нибудь проблеск. Она казалась знакомой, отчаянно родной, не вызывала привычной тревожности, как с другими.
— Не помню, — признался он, но согласился выпить кофе в одном из новомодных Старбаксов, где для Брока было слишком многолюдно, шумно и пахло кофе настолько сильно, что трудно было дышать, но Саманта стоила всех неудобств.
Она светилась и настолько щедро делилась энергией, что Брок дышал и не мог надышаться ею, пьянея, шалея от каждой улыбки, несмелого прикосновения, будто бы она до конца не могла поверить в то, что он живой, сидит перед ней, потягивая зелёный чай.
— Мы вас искали! — призналась она, заглядывая ему в глаза.
— Вы?
— Да, все, кто уцелел. ЩИТу не было дела до наёмников, оставшихся без командира. Поувольняли, лишили званий и забыли, — Сэм потёрла обезображенную кривым рваным шрамом шею. — Но мы не верили, что вас нет. Искали, чувствовали, что вы где-то совсем рядом.
Брок поёжился. Где-то в груди будто острым скальпелем кто прошёлся по только зарубцевавшимся ранам.
— Сколько вас?
— Семеро, — Сэм криво улыбнулась, напоминая сейчас Броку самого себя.
Она долго не отпускала Брока, пробовала узнать, где он живет, как устроился, как умудрился выжить, выбраться из больницы раньше, чем его начали разыскивать они и ЩИТ, пусть там никто и не верил, что Брок жив. Но он молчал, отмахивался, отговаривался секретностью, хотя и чувствовал потребность поделиться. Они, семеро оставшихся, были ему кем-то оттуда.