Но сейчас, глядя на то, как Барнс радостно стаскивает в кузов внедорожника всё, что им может пригодиться в этом коротком путешествии, понял — не зря всё это. Сам бы он обошёлся и минимальными приготовлениями, всё же древняя кровь, никем сейчас не ограниченная, была тем самым преимуществом, недоступным даже суперам Фьюри. Но Барнса действительно стоило выгулять, дать ему почувствовать наконец свободу, предоставить тот выбор, которого у него и ему подобных не было никогда.
— Готов, Командир!
Барнс замер около машины, вытянувшись по стойке смирно. И вроде серьезный, собранный, даже взгляд знакомый — холодный, пронизывающий до самых костей, но нет-нет, а губы тянула какая-то чересчур мальчишеская улыбка, будто не убивать едут, а на карнавал, кататься на русских горках и объедаться хот-догами.
— Запрыгивай.
И правда не зря.
Броку и делать ничего не надо было. Барнс носился с веселым гиканьем среди ошалевших от страха техников, уворачивался от прямых ударов все-таки пришедшей в себя охраны — кто-то их неплохо натаскал, выучка вызывала легкий налёт уважения, но и только — и замирал на месте, стоило Броку только бровью повести, предупреждая об опасности. Сейчас он был идеальным, таким же правильным, каким всегда казался только Стив, но в то же время невероятно живым, настоящим. Брок никогда не видел Баки Барнса таким и был рад, что разглядел за соперником, боевой единицей такого же потерянного, как и он сам.
Прикурив от пальца, Брок головой покачал, прекрасно понимая —вляпался он по самые уши в этого сероглазого мальчишку, как когда-то в его долбанутого на всю голову сиамского близнеца, разве что со щитом вместо руки. Правильно матушка ещё дома, по ту сторону завесы, говорила — всё у него не как у нормальных демонов, всё рвётся куда-то, доказывать что-то пытается, вот и додоказывался — стоит посреди побоища, ревностно следя, чтобы не дай Абадон кто его сокровище хоть взглядом зацепил. Откуда что берётся?
Кольца, висящие на цепочке рядом с оплавившимся жетоном, ощутимо нагрелись, даже не намекая, а прямо указывая на личность второго, обреченного быть его якорем.
Рядом, у самого уха громыхнуло, осыпая Брока побелкой.
— Барнс, кончай их и ходу, пока уже нас не засыпало! — рявкнул он, стряхивая с себя мусор, оскалился, демонстрируя удлинившиеся клыки, в сторону едва живого техника, жмущегося к стене в дальнем углу лаборатории. — Или детка не наигралась?
Барнс не ответил, лишь отзеркалил оскал, прижался, притираясь к груди и выдохнул в губы Брока, обдавая сложной смесью запахов чужой крови, оружейной смазки и азарта, заставляя едва не заурчать от прошившего тело удовольствия обретения части самого себя.
— Ещё чуть-чуть.
Брок чувствовал его, ощущал как самого себя, видел ту самую нить, соединяющую Барнса, его ласкового — Брок сам не понимал, откуда пришло это знание, — жадного до прикосновений Баки Барнса и Стивена долбаного Роджерса. Видел и больше не завидовал, не глядел ревниво на заиндевевшее стекло криокамеры, потому что больше не был лишним, не стоял между ними дурацкой переменной, а был такой же константой, опорой равностороннего треугольника, у которого до сих пор не хватало одной вершины.
— Развлекайся, — усмехнулся Брок, притянул к себе за бёдра, сжал ладонями крепкую задницу. — У тебя есть полчаса, Искорка.
Хотел ли он когда-нибудь обладать Барнсом, приручить его, оставить себе хотя бы в качестве трофея, доказательства собственной силы, Брок не думал. Он вообще старался не искать в сопернике на внимание Пирса хоть что-то интересное, схожее с самим собой, и очень неприятно удивился, всё-таки обнаружив, пожалев его, взвалив на себя судьбу несчастного потерянного мальчишки. Которого несчастным мог назвать только такой слепец, как он сам. Зимний был идеальной машиной, ублюдком со своими собственными взглядами на жизнь, клыкастым хищником, посаженным на цепь у ног хозяина, и только Брок видел щенка, метущуюся душу, одиночество в больших серых глазах, потому что и сам был таким же клыкастым и опасным.
Брок не хотел Зимнего себе, он ему нужен был рядом — братом, соратником, но любовник — об этом Брок никогда не думал, он вообще не понимал эту сторону человеческой жизни, пока не влетел с размаху в Стивена Роджерса, пока его не перемололо, выстраивая заново, меняя взгляды на всю свою жизнь, мир вокруг, пока он не выковал чёртовы кольца, способные дать ему любовь и в то же время лишить всего, сделать смертным, закрыть дорогу в родной мир навсегда, оставить без посмертия.
Но то Стив — честный, идеальный, правильный во всем, преданный Броком. Барнс другой: неоднозначный, странный и так похожий на самого Брока в своей неидеальности. Он словно другая сторона насквозь положительного Капитана Америка. И это примиряло со сделанным судьбой ходом, с двумя кольцами, висящими на цепочке, с толстой нитью, тянущейся сквозь время, связывающей этих двоих, с огнём, вскипающим в крови Брока, стоит ему подумать, что он может лишиться хотя бы одного.
— Уходим! — рявкнул Брок, повинуясь внутреннему чувству опасности.
На базе живых не было, но там, за ее пределами, гудело, ширилось что-то знакомое. То, с чем Брок пока был не готов столкнуться лицом к лицу.
— Там Стив, — прислушавшись в глухой тишине и задрав голову к потолку, беспомощно выдохнул Барнс. — Он идёт сюда.
Чертыхнувшись, помянув недобрым словом свою родню и неугомонного Роджерса, выбравшего почему-то именно эту базу и именно сейчас, Брок дёрнул на себя растерянного Барнса, прижал к себе одной рукой, а вторую поднёс к губам.
Он был слишком юн для такой магии, мало знал о ней, не успев толком научиться, не до того было, рвался доказать наставнику свою взрослость. И сейчас одновременно жалел о собственной горячности и не хотел ничего менять, потому что судьба могла повернуться совсем по-другому. Но другого способа уйти, не сталкиваясь со Стивом, он просто не знал. Воевать не хотелось. Брок понимал, что не сможет ударить, рука не поднимется атаковать свою невольную половину, ведь сейчас на нём нет метки хозяина, нет поводка, вынуждавшего подчиняться даже самым нелепым приказам, но и забрать Барнса Брок не позволит, пока тот сам не решит, что готов увидеться со Стивом. А значит, придётся использовать последнее, что есть в арсенале малообученного — теперь-то он это слишком хорошо понимал —демона.
Грызанув запястье до крови, Брок запел, заговорил на своём родном гортанном наречии, чувствуя, как вокруг них сгущается воздух, как из самых темных уголков разрушенной базы, шипя и сталкиваясь боками, сползаются чёрные плотные тени, ложатся у ног, разевая беззубые пасти, подвывают, подхватывая единый ритм. Как мир меняется, расцвечиваясь всеми цветами оранжево-бордового, вспыхивает почти адским пламенем, пульсирует, оживает, наполняясь невидимыми обычному человеческому глазу существами.
— Не бойся, — шепнул Брок, коснулся губами виска замершего в его объятиях Барнса, оставляя кровавый отпечаток на бледной коже, словно своеобразную метку.
— Я не боюсь тебя и никогда не буду бояться, — ответил тот, вскидывая восхищенный взгляд, ласково коснулся пальцами живой руки скулы Брока и потянулся за поцелуем.
Стоило их губам соприкоснуться, мир вспыхнул нестерпимо ярко, полыхнул, опаляя, вплавляя одно сердце в другое, соединяя их уже навсегда, без возможности разделиться, отказаться от предложенного.
Брок и сам полыхал, наполняясь незнакомой силой, пока плохо подвластной. Он смотрел в глаза своей половины и тонул в серебристом туманном мареве, совершенно не замечая, как человеческая личина трескается, осыпаясь, оголяя настоящее. Не видел слетевшей с петель двери, не слышал громкого крика их третьего, пока не разделившего с ними мир и часть своей души. Брок был полностью счастлив и готов шагнуть за грань, взлететь в небо, расправив пока ещё слабые кожистые крылья, провалиться в бездну, сделать всё, что пожелает его «сердце», его Баки, Барнсом язык не поворачивался его назвать, слишком рвало душу грубостью и пока ещё не зажившими до конца шрамами из одного на двоих прошлого.