Чтобы не терять напрасно час в Сцилле, мы с Жаде-ном поднялись на утес, где была построена крепость. Там мы обнаружили маленькую ошибку по части археологии: дело в том, что цитадель, которая, как нам сказали, была возведена Мюратом, датируется, на самом деле, эпохой Карла Анжуйского, а ведь этих двух завоевателей разделяют пять с половиной веков. Правда, эти сведения мы получили от наших сицилийцев, а я уже замечал, что в отношении дат им не следует доверять полностью.
Седьмого февраля 1808 года роты стрелков 25-го полка легкой пехоты и 67-го полка линейной пехоты на штыках вошли в городок Сциллу и выгнали оттуда бандитов, которые его занимали; бандитам удалось сесть на суда под прикрытием форта, защищавшегося гарнизоном 62-го английского линейного полка.
Едва овладев городом, французы установили на возвышавшейся над ним горе батарею пушек, которая предназначалась для прорыва обороны форта. 9 февраля батарея открыла огонь; 15-го английскому гарнизону предложено было сдаться. После его отказа огонь возобновился; но в ночь с 16-го на 17-е флотилия мелких судов отправилась от берегов Сицилии и бесшумно причалила к подножию утеса. С наступлением рассвета осаждавшие заметили, что на их огонь не отвечают; в то же самое время они получили сообщение, что англичане погрузились на суда, чтобы отплыть на Сицилию. Такая погрузка представлялась французам невозможной из-за крутизны утеса, спускавшегося отвесно; однако им пришлось поверить собственным глазам, когда они увидели удалявшиеся шлюпки, заполненные солдатами в красных мундирах. Они сразу же бросились на приступ, овладели крепостью, не встретив ни малейшего противодействия, и поднялись на крепостную стену как раз вовремя, чтобы увидеть последнюю из удалявшихся лодок. Чудо объяснялось просто: в скале была вырублена лестница, которую можно было заметить лишь со стороны моря. Пушки форта были тут же повернуты вслед беглецам, и судно с пятьюдесятью солдатами на борту пошло ко дну; остальные, опасаясь такой же участи, понеслись на всех парусах, чтобы оказаться как можно дальше, и предоставили своим товарищам самим выпутываться из этого положения. Кончилось это тем, что три четверти из них утонули, а оставшиеся добрались до берега вплавь и попали в плен к победителям. В крепости обнаружили девятнадцать пушек, две мортиры, две гаубицы, одну карронаду, много боеприпасов и сто пятьдесят бочонков армейских сухарей.
Взятие Сциллы положило конец военной кампании; то было единственное место в Калабрии, куда еще мог поставить ногу король Фердинанд, и Жозеф Наполеон, ставший королем за полтора года до этого, оказался таким образом властителем половины королевства своего предшественника.
Признаюсь, я с определенным удовольствием обнаружил у оконечности Италийского полуострова след французских ядер на цитадели Великой Греции.
Прошел час: встреча с погонщиком мулов была назначена на другом конце города. Поэтому мы вернулись на большую дорогу, где нам пришлось недолго подождать, пока к нам не присоединился наш погонщик со своими двумя животными. Садясь снова на мула, я заметил, что к моим седельным кобурам кто-то прикасался; первой моей мыслью было, что у меня похитили пистолеты, однако, подняв попону, я увидел, что они на месте. Как пояснил наш проводник, их осматривал конюх, наверняка чтобы проверить, заряжены ли они, и сообщить столь важные сведения кому следует. Впрочем, мы уже слишком давно путешествовали среди подозрительного люда, чтобы нас могли застать врасплох: мы были вооружены до зубов и никогда не расставались с оружием, что в сочетании с ужасом, внушаемым Милордом, безусловно, уберегло нас от неприятных встреч, рассказы о которых мы выслушивали ежедневно. Но так как я не слишком доверял проводнику, это маленькое происшествие послужило для меня возможностью довести до его сведения, что если нас задержат, то первое, что я сделаю, это сверну ему голову. Эта угроза, высказанная в качестве предупреждения, причем с самым спокойным и с самым что ни на есть решительным видом, похоже, произвела на него весьма серьезное впечатление.
К трем часам пополудни мы прибыли в Баньяру. Там проводник предложил нам сделать остановку, которая была бы посвящена его и нашему обеду. Предложение было слишком своевременным, чтобы не найти у нас обоих отклика: мы вошли на постоялый двор и попросили обслужить нас немедленно.
Однако, поскольку по истечении получаса нам не удалось увидеть никаких приготовлений в комнате, где мы дожидались трапезы, я спустился в кухню, чтобы поторопить повара. Там мне было сказано, что нашим превосходительствам давно бы подали обед, но так как проводник заявил, что наши превосходительства заночуют в гостинице, то на кухне не сочли нужным торопиться. За день мы не проделали и семи льё, поэтому шутка показалась мне не слишком забавной, и я попросил хозяина постоялого двора незамедлительно подать обед и предупредить погонщика мулов, чтобы он вместе со своими животными был готов тронуться в путь сразу после трапезы.
Первая часть этого распоряжения была в точности выполнена: через две минуты после моего приказа мы сидели за столом. А вот со второй частью дело обстояло иначе: когда мы спустились во двор, нам сообщили, что поскольку наш проводник не вернулся, то его не смогли посвятить в наши замыслы и, следовательно, они не были выполнены. Решение было принято мгновенно: мы потребовали счет за себя и за мулов, оплатили его целиком и дали чаевые; затем пошли прямо в конюшню, оседлали своих верховых животных и сели на них, попросив хозяина сказать погонщику мулов, когда тот вернется, чтобы он догонял нас по дороге на Пальми. Ошибиться было невозможно: эта дорога была главной.
Подъезжая к окраине города, мы услыхали сзади пронзительные крики; их издавал наш калабриец, который бросился вдогонку за нами и был не прочь немного всполошить своих соотечественников и настроить их против нас. Только вот беда: наше право так поступить было соврешенно очевидным, ведь мы проделали за день всего шесть льё, что никак не могло составлять наш дневной перегон. В запасе у нас оставалось еще три часа светлого времени, а нам надо было проделать всего семь миль, чтобы добраться до Пальми. И стало быть, мы имели полное право идти до самого Пальми. Но тут проводник попытался запугать нас: он поклялся, что нас непременно раза два-три остановят, если мы осмелимся путешествовать в такой час, и в подтверждение своего заявления показал нам вдалеке четырех жандармов, которые выходили из города и вели пятерых или шестерых арестантов. Так вот, эти арестанты, уверял нас проводник, были как раз ворами, захваченными накануне на той самой дороге, по которой мы хотели направиться. На это мы ответили, что если грабителей захватили, то, значит, их там уже нет; и к тому же, если он действительно так уж нуждается в ободрении, то мы попросим у жандармов, которые следуют той же дорогой, разрешения путешествовать в их достопочтенном обществе. Возразить на подобное предложение было нечего, и несчастному проводнику пришлось смириться: мы пустили своих мулов рысью, а он с жалобными вздохами последовал за нами.
Все эти подробности я привожу для того, чтобы тот путешественник, который придет в этой благословленный край после нас, раз и навсегда понял, как ему поступать: надо заранее оговорить свои условия, причем непременно письменно; затем, оговорив эти условия, никогда не уступать ни по одному из них. Борьба будет длиться день или два, зато по прошествии этих сорока восьми часов ваш проводник, ваш погонщик мулов или ваш вет-турино привыкнет к порядку и, став податливым и услужливым, сам будет идти навстречу вашим желаниям. Если же сделать это вам не удалось, то вы пропали: ежечасно вы будете встречать сопротивление, на каждом вашем шагу найдется какая-нибудь трудность; трехдневное путешествие продлится неделю, а там, где вы предполагали истратить сто экю, вам придется потратить тысячу франков.