— Несчастный! — отвечала Джудитта, снова угрожающе замахнувшись, отчего бедолага, не забывший ощущение недавней боли и опасавшийся испытать новую, закрыл глаза и поднес обе руки к лицу. — Несчастный! Вместо того чтобы поминать имя Сатаны, ты бы лучше славил имя Господа, пославшего тебе не жену, а само терпение.
И то ли она испугалась пожелания, высказанного мужем, то ли, великодушная в своей победе, не пожелала, как говорят, бить лежачего, но только она довольно резко захлопнула дверь спальни, и потому папаша Теренцио ничуть не сомневался, что от врагини его теперь отделяет деревянное полотнище толщиной в дюйм.
Однако это не помешало папаше Теренцио, который, за неимением храбрости льва, обладал осторожностью змеи, постоять с минуту неподвижно, закрыв при этом лицо обеими руками, данными ему Господом Богом как орудие наступления и обращенными им, по естественной склонности своего характера к мягкости, в орудие защиты. Между тем, по прошествии нескольких секунд, не слыша никакого шума и не ощущая никаких ударов, он решился поглядеть сначала между пальцев, затем отняв одну руку, потом другую и наконец обратил взгляд в разные концы жилища. Джудитта и в самом деле ушла к себе в комнату, и бедняга-портной вздохнул с облегчением, подумав, что до завтрашнего утра, по крайней мере, он от нее избавился.
Но каково же было его удивление, когда, взглянув на штаны дона Джироламо, лежавшие у него на коленях, уже наполовину готовые, он заметил сидящего напротив, возле его портняжного стола, благообразного старичка, одетого во все черное: облокотившись обеими руками на стол и уткнувшись в ладони подбородком, он насмешливо глядел на портного.
С минуту старичок и папаша Теренцио смотрели друг на друга; наконец папаша Теренцио первым нарушил молчание.
— Прошу прощения, ваша милость, — сказал он, — могу ли я узнать, чего вы ждете?
— Чего я жду?! — произнес старичок. — Ты, верно, догадываешься.
— Нет, черт меня возьми! — ответил Теренцио.
Надо было видеть радость старичка при словах «черт меня возьми»; глаза его сверкнули, точно горячие уголья, рот растянулся до ушей, и стало слышно, как позади него что-то движется взад-вперед, подметая пол.
— Чего я жду, — промолвил он, — чего я жду?
— Да, — подхватил Теренцио.
— Ну что ж! Я жду свои штаны.
— Ваши штаны?
— Конечно.
— Но вы не заказывали мне никаких штанов.
— Не заказывал; но ты сам предложил мне их, и я соглашаюсь.
— Я?! — в изумлении воскликнул Теренцио. — Я предложил вам штаны? Какие?
— Вот эти, — сказал старик, показывая пальцем на те, над которыми трудился портной.
— Эти? — повторил папаша Теренцио, все больше удивляясь. — Но они принадлежат дону Джироламо, приходскому священнику из Симмари.
— Точнее, они принадлежали дону Джироламо четверть часа назад, а теперь они мои.
— Ваши? — еще больше поразился папаша Теренцио.
— Безусловно. Разве ты не сказал десять минут назад, что готов отдать эти штаны, только бы избавиться от жены?
— Я так сказал, я так сказал и повторяю это.
— Ну что ж! Я принимаю условие: за эти штаны я избавлю тебя от жены.
— Правда?
— Честное слово!
— А когда?
— Сразу же, как только получу штаны.
— О благородный человек! — воскликнул Теренцио, прижимая к груди старика. — Позвольте мне обнять вас.
— С удовольствием, — сказал старик, сжимая, в свою очередь, портного с такой силой, что тот, задохнувшись, чуть было не упал навзничь и не сразу пришел в себя.
— Да что с тобой? — спросил старик.
— Прошу прощения у вашей милости, — произнес портной, не решаясь жаловаться, — но думаю, что это от радости. Мне едва не стало плохо.
— Выпей стаканчик вот этого ликера, он восстановит твои силы, — сказал старик, вытаскивая из кармана бутылку и два стакана.
— Что это такое? — разинув рот, с сияющими от радости глазами спросил Теренций.
— Да ты попробуй, — сказал старик.
— С превеликим удовольствием, — ответил Теренцио.
Он поднес стакан к губам, одним глотком проглотил ликер и довольно прищелкнул языком, как истинный ценитель.
— Черт! — воскликнул он.
То ли от радости, что его ликер оценили, то ли восклицание, которым портной выразил свое удовлетворение, понравилось старику, только глаза его опять блеснули, а губы снова растянулись, и, как и в первый раз, послышался тот самый шорох, который, очевидно, был у него знаком довольства. Что касается папаши Теренцио, то он, казалось, выпил стаканчик эликсира долголетия, таким веселым, бодрым, жизнерадостным и храбрым он себя почувствовал.
— Так, значит, вы за тем и пришли, о достойный и благородный человек! И вы довольствуетесь штанами! Да ведь это же даром! И как только они будут готовы, вы заберете мою жену, верно?
— В чем дело? — спросил старик. — Ты решил отдохнуть?
— Да нет! Вы же видите, я вдеваю нитку в иголку. Понимаете, из-за этого ваши штаны будут готовы с задержкой. Вдевая нитку в иголку, портной теряет по два часа в день. Ну вот, наконец-то!
И папаша Теренцио принялся шить с таким пылом, что за его рукой трудно было уследить, и работа продвигалась с необыкновенной быстротой; но самым удивительным было то — и время от времени это вызывало удивленное восклицание у папаши Теренцио, — что, хотя стежки ложились с поражавшей его самого быстротой, нитка оставалась одной и той же длины; так что с этой ниткой он мог, не испытывая нужды вдевать в иголку новую, не только закончить штаны старика, но и сшить штаны всем жителям Королевства обеих Сицилий. Это заставило его призадуматься, и в первый раз ему пришла в голову мысль, что сидевший перед ним старичок вполне мог быть не тем, кем казался.
— Черт! Черт! — воскликнул он, орудуя своей иглой еще быстрее, чем прежде.
Однако на этот раз старик, наверное, уловил тень сомнения, мелькнувшую в голосе папаши Теренцио, и тотчас схватил бутылку за горлышко.
— Еще капельку этого эликсира, дорогой мастер, — предложил он Теренцио, наполняя его стакан.
— Охотно, — ответил портной, которому ликер показался слишком высокого качества, чтобы не отведать его с удовольствием вновь, и он выпил второй стакан с таким же точно наслаждением, как и первый.
— Что за отменный розолио, — признал он. — Где, черт возьми, он делается?
Слова эти были сказаны совсем иным тоном, чем те, что встревожили старика, и потому глаза его снова заблестели, а губы расплылись в улыбке, и опять послышался тот особенный шорох, на который уже обратил внимание портной.
Но теперь папашу Теренция это ничуть не встревожило: ликер подействовал еще благотворнее, чем в первый раз, и портному показалось, что сидевший перед ним незнакомец, кем бы он ни был, пришел с намерением оказать чересчур большую услугу, чтобы придираться к нему из-за места, откуда он явился.
— Где делают этот ликер? — переспросил незнакомец.
— Да, где? — промолвил Теренцио.
— Так вот! В том самом месте, куда я собираюсь увести твою жену.
Подмигнув, Теренцио взглянул на старика с таким видом, будто хотел сказать: «Ладно! Я понимаю», и снова принялся за работу, но через минуту старик протянул руку.
— Постой, постой! — сказал он. — Что ты делаешь?
— Что я делаю?
— Нуда, ты зашиваешь задний шов моих штанов.
— Ну конечно, зашиваю.
— А куда же мне просовывать мой хвост?
— Ваш хвост?
— Ну разумеется, мой хвост.
— A-а! Так это ваш хвост шуршит под столом?
— Верно. Это скверная привычка, которую он взял: самовольно махать таким образом, когда я бываю доволен.
— В таком случае, — заявил портной, от души рассмеявшись, вместо того чтобы испугаться, как это следовало сделать при столь странном ответе, — в таком случае я знаю, кто вы. И раз уж у вас есть хвост, я не удивлюсь, если имеется еще и раздвоенное копыто, а?
— Безусловно, — согласился старичок, — да ты сам посмотри.
Подняв ногу, он просунул ее сквозь портняжный стол, словно проткнул простую бумагу, и показал раздвоенное, как у козла, копыто.