Так Джуди объяснил движущиеся панты.
— Джуди, — продолжал он, — предложил мальчику, что он сядет вместо него дёргать верёвку, а мальчик может отдохнуть, если устал. Мальчик был хитрый. Он не устал ещё, но уступил своё место Джуди, очень довольный этим, и сам пошёл и лёг в тень. Стена была тонкая, из тростника. В ней были щели. Джуди и видел и слышал всё, что было внутри. Тот, который убежал, не был хозяином. Хозяин был старик, очень злой. Он сидел и разговаривал с господином с усами.
— Вот как? О чём же они разговаривали?
— Они торговались. Этот господин с усами — продавец невольниц.
— Да неужели? — воскликнул я, не смея верить, хотя ничего невероятного не было в словах Джуди.
Продавцы живого товара до сих пор, разумеется, тайно, существуют на востоке, и было очень похоже на то, что профессия эта составляла главное занятие Сарматова, как он назвал мне себя.
— Да, он торгует невольницами, — подтвердил Джуди, — и старик, хозяин коттеджа, хотел купить у него одну, которую, как он говорит, он привёз с собою. Старик давал много денег, а господин с усами хотел получить их ещё больше. Они торговались, а тот, который убежал, молчал и слушал.
У меня сердце сжалось от ужаса, что этот негодяй, обокрав женщину, желал теперь продать её.
— Ну, и что ж, — спросил я, — они уговорились, порешили на чём-нибудь?
— Нет, старик не согласился дать те деньги, которые просили с него.
«Слава Богу!» — подумал я, вздохнув свободнее.
— Но когда усатый господин, — продолжал Джуди, — ушёл, то который убежал, стал упрекать старика и говорить, что скупиться нехорошо, что не надо жалеть денег, что надо заплатить и достать для богини жертву, потому что богиня требует жертву.
— Так они хотели купить эту женщину для того, чтобы убить её в жертву своей богине!
— Так слышал Джуди, и он говорит то, что слышал.
— Но, по крайней мере, ты слышал, что ответил старик на эти уговоры, решился он купить, или нет?
— Старик сидел, качал головою и ничего не отвечал.
— Так, значит, они и разошлись, ничего не решив?
— Да, так они и разошлись. Что мне было делать?
Единственно, что представлялось возможным предпринять сию минуту — отправиться в полицию и сделать там официальное заявление, но когда я сказал об этом Джуди и спросил его, готов ли он повторить властям всё, что только что рассказал мне, он замахал руками и с испуганным лицом стал уверять меня, что ему лучше, чтоб его снова душили. Инглизы сживут со свету бедного Джуди, и сам он никогда ничего не скажет. Он будет молчать или повторять, что ничего не слыхал и не знает. Джуди не хочет идти к инглизам.
Напрасно я старался убедить его. Никакие убеждения, никакие обещания денег не подействовали.
Страх Джуди перед англичанами настолько велик, что он стоял на своем твёрдо, и уговорить его оказалось невозможно.
— Ну, так вот что, Джуди, — стал я говорить ему, наконец, — ты знаешь, кто эта женщина, которую хотят продать, чтоб её убили?
Джуди пожал плечами.
— Джуди не знает этого! — ответил он.
— Ну, так вот. У меня есть друг. Ты знаешь, что такое друг?
— У Джуди нет друзей, но он знает, что такое друг.
— Так эта женщина — жена моего друга. Я приехал сюда, чтобы спасти её.
— Так инглизы не спасут. Только схватят и посадят бедного Джуди, а в это время госпожу злые люди спрячут. Они сильнее Джуди. У них много денег. Они с деньгами всё сделают и скроют.
— Деньги и у нас с тобой есть, не беспокойся: их хватит. У меня, пожалуй, денег больше, чем у них.
— У господина много денег?
— Да. Будь уверен.
— Тогда отчего же господин не отдаст их за жену своего друга. Если человек с усами продаёт её, то он продаёт тому, кто даст больше. Дайте больше, и вы освободите её и отдадите своему другу.
Такое Соломоново решение вопроса мне не пришло в голову.
Я задумался.
В самом деле, Джуди казался прав. Это был наиболее верный и действительный выход.
— Хорошо, я постараюсь сделать так, — решил я, — а пока можешь ты сейчас же пойти к тому коттеджу и сторожить? Если туда вернётся усатый, или старик-хозяин уйдёт куда-нибудь, или проведут туда женщину — сейчас же беги сюда ко мне и расскажи, что случилось нового.
— Это Джуди может сделать! — радостно подхватил он. — Джуди сию минуту побежит и будет сторожить. Он понимает, зачем это надо сделать!
— Ну, ступай и будь только осторожен, чтобы тебя не заметили.
— Пусть господин будет спокоен. Джуди умеет прятаться!
Он ушёл, а мне не сиделось на месте.
«Вот что, — сообразил я, — поехать на пароход сейчас! И если она ещё там, рассказать всё капитану и прибегнуть к его защите».
Я живо добрался до пристани и на первой же попавшейся лодке отправился на пароход.
XXXII
Поездка моя на пароход оказалась напрасною.
Приближаясь к нему, я увидел, что он поднимает якорь, готовясь уйти в море.
Трапы были подняты, и нечего мне было стараться проникнуть на палубу, так как было очевидно, что ту, которую я искал, свезли уже на берег.
Это являлось малоутешительным.
Но зато с другой стороны, хорошо было, что Джуди, который должен был следить за коттеджем, не появлялся ко мне в этот вечер, и я до некоторой степени мог быть спокоен, что торг ещё не состоялся.
Трудно себе представить те разнообразно сложные чувства, которые я испытывал, ожидая на другой день к себе Сарматова к завтраку.
Понятная гадливость к этому человеку смешивалась с беспокойством о судьбе его жертвы, и вместе с тем я волновался, как актёр перед дебютом, боясь, что не сумею выдержать роли до конца.
Роль эта была неприятная, трудная, опасная и рискованная, потому что малейшая оплошность портила всё дело.
Я должен был сохранять совершенно спокойную внешность, полное хладнокровие и вести хитро обдуманный разговор, последовательный и логичный.
Между тем, внутри у меня всё дрожало, и голова отказывалась работать последовательно и логично.
Мне случалось прежде встречаться с дурными людьми, но тогда дело решалось просто: я отворачивался от них и избегал их общества.
Теперь наоборот, я, заведомо зная, что самый дрянной человек, о котором я когда-нибудь слышал, вор будет сидеть со мной за одним столом, должен был готовиться к тому, чтобы скрыть своё отвращение к нему, угощать его и разговаривать с ним.
Завтрак был накрыт на моём балконе.
Круглый стол красиво белел своею скатертью и искрился хрусталём. Серебро блестело на нём. Большой ананас, обложенный бананами, стоял в вазе посередине, и приторный аромат его чувствовался в воздухе.
Солнце пекло над головою и сквозило через полотняный тент, нагревая влажный морской воздух до температуры банного полка.
Ровно в двенадцать часов явился Сарматов. Явился он, наглый и довольный, крепко потирая руки и разразившись беспричинным хохотом плохо воспитанного человека.
— Ну, что ваши дела? — спросил я его.
— Дела мои ничего, — ответил он, развязно подходя к столу. — Эге! Да тут русская водка есть! — одобрил он, увидев водку, которую держат теперь все хорошие гостиницы в портовых городах на востоке и продают её чуть ли ни на вес золота, дороже ликёров.
— Налить вам? — спросил я.
— Не откажусь! Хоть и жарко сегодня, но я не откажусь. Позволите располагаться?
И, не ожидая моего ответа, он шумно отодвинул стул и сел за стол.
Видно было, что ему хотелось, что называется, провести время весело, разгуляться и вместе с тем показать, что он умеет держать себя в обществе, не стесняясь.
Это не выходило у него, и он перебарщивал.