Первым явился заведующий базой Можай-Можаровский. Кости у него, казалось, торчали из-под рубашки, как крючья, — хоть хомуты вешай! — и он мрачно глядел перед собой. На все вопросы заведующий отвечал твердо, как солдат на плацу. Он говорил о себе: «Можай-Можаровский не допустит…» и «У меня на базе…», будто речь шла об его собственном сарае.
Слушая ответы Можай-Можаровского, Смолин хмуровато курил трубку и молчал.
На Гайду, кажется, все это не производило никакого впечатления. Он терпеливо задавал вопросы, повторял их, когда хотел получить более обстоятельный ответ, и в голосе его даже слышалось сочувствие к человеку, у которого случилась беда.
Можай-Можаровский, видимо, недомогал и волновался. Белки его глаз были желты: подглазья припухли.
За порядок на базе Можай-Можаровский ручался. Работники у него подобраны «волос в волос, лицо в лицо», и следователи могут положиться на их честность и порядочность. На честность всех? Да, на честность всех. Он может коротко рассказать о каждом из своих людей. Пожалуйста, можно начать с Милоградова, с Белуджева, с Ирушкина…
Выслушав заведующего, Гайда спросил:
— Почему бензол на базе? Это порядок, а?
Можай-Можаровский, очевидно, ждал этих слов. Он кивнул головой в знак того, что не скрывает своих ошибок, и пояснил:
— Мне смолу растворить надо было. А куда поставишь бензол? Пришлось в барак упрятать. Этот грех беру я на душу.
Помолчав, заведующий добавил:
— Только огонь не с барака пошел. Я видел…
На вопрос о причине пожара Можай-Можаровский ничего ответить пока не мог. Надо посмотреть, подумать. Сейчас можно сказать только одно: базу подожгли чужие люди. Зачем? Возможно в ночь с субботы на воскресенье в склады проникли преступники. Заметая следы хищений, они могли заложить на базе «адскую машину» или химические реактивы. Все может быть…
— Что за человек? — задумчиво спросил Смолин, когда заведующий вышел, прямо неся на худой шее голову с выгнутыми, как крылья, бровями.
— Надо подумать… — улыбнулся Каракозов, но тут же стер улыбку с лица: в комнату входил Порфирий Карасик.
Ступал он осторожно, будто кошка по воде, мял в кулаке бороденку и настороженно глядел на погоны следователей. По его виду можно было судить, что вся эта история ему крайне неприятна, что он и рад бы оказать содействие, да ничего не знает.
Подойдя вплотную к следователям, Карасик увидел, что это те самые люди, которые глазели на пожар, и немного успокоился. Значит, они видели то же, что и он, Карасик, и ему, собственно, нечего добавлять.
— Садитесь, Порфирий Никитич, — пригласил его Смолин и подвинул стул. — Не поможете ли нам?
— Это с полным удовольствием, — начал было Карасик, но спохватился. — А только кто ж его разберет, как вышло?
— Вы давно знаете Милоградова?
Сторож вскинул глаза к потолку, зашевелил губами, что-то стал прикидывать на пальцах и вздохнул:
— Как сказать? Тридцать лет, на круг.
— Ну и что он за человек?
— Сергей Мефодьевич? Ничего. Человек…
— А все-таки?..
— Да что ж… Трудится. Семью кормит…
Смолин переглянулся с Гайдой, спросил:
— Не знаете, куда уходил Милоградов в воскресенье?
— Нет. Не глядел за ним.
— Вы сторожите базу уже двадцать лет. Можно пройти к складам в выходной день или нет?
— Хм, — помялся старик. — Может и бывало, разве упомнишь?
Карасик, отвечая, ходил вокруг да около, и следователям было ясно, что он больше всего боится сказать что-нибудь определенное. Старик не догадывался, кого подозревают эти люди, сам он ничего тоже не предполагал и ему не хотелось попасть впросак. Скажи что-нибудь, а потом обернется это против него же или его знакомых.
— Не живут люди в мире, — бормотал старик, выходя из кабинета. — А чего б не жить?..
Проводив Карасика, Смолин пригласил в комнату Милоградова. Капитан еще у базы обратил внимание на кладовщика. Его нелепая внешность, вызывавшая одновременно и досаду, и сожаление, сразу бросалась в глаза.
Смолин механически взглянул на ноги Милоградова и почти физически представил себе следы ботинок, обнаруженные на пожарище. У низкорослого Милоградова были огромные ступни, пожалуй, не в семь, а только в четыре раза меньше его роста. Теперь капитан, кажется, сообразил, почему человек, оставлявший такие большие отпечатки, делал средние шаги.
— Куда вы уходили в воскресенье, Сергей Мефодьевич? — спросил Смолин, вглядываясь в кладовщика.
Милоградов пошевелил пальцами, его синие глаза помутнели, и он сказал растерянно и неизвестно зачем:
— Семья у меня через меру громоздкая.