Андрей отдался думам, забыв о пестром, разноликом населении теплушки, которое шумно спорило о судьбах мировой революции и о новой экономической политике, обсуждало цены на хлеб и табак и прочее и прочее.
Кто-то пел «Реве та стогне Дніпр широкій…», кто-то, хохоча, рассказывал анекдоты, кто-то шил самогон. Кто-то усиленно расхваливал самодельные зажигалки и предлагал за полбуханки ситного целых десять штук: «Погляди, работа-то какая, без отказа служить будут. Ювелирная работа!» Четверо парней с ожесточенным азартом играли в карты.
Под потолком в жестяном фонаре вздрагивало пламя сальной свечи, и в полутьме лица людей казались неестественно желтыми и мрачными.
Андрею захотелось покурить, но табаку не было. Посасывая холодную трубку и глядя в ночную степь, он с досадой вспомнил, что едет домой почти без денег.
- Дичаем, батенька, дичаем! - извлекая из мешка кукурузный хлеб, неожиданно обратился к Андрею сидевший у самой двери седой, но бодрый старик, одетый в ватную женскую кофту. - Вот, извольте знать, чтобы не отправиться к праотцам, я обменял на кукурузу антикварною вазу и картину Айвазовского. Айвазовского - на кукурузу! - с горечью повторил старик. - От Киева до Одессы плетемся вторую неделю. Дожили!…
- По интервентам скучаешь? - с ехидцей спросил примостившийся на верхних нарах красноармеец. - А ты бы с ними и уплыл, коли не по нутру тебе революция.
- Глупости изволите говорить, милостивый государь, - перебил старик. - Я порядка требую. Я, извольте знать, профессор медицины. А в клинике у меня нет ни медикаментов, ни перевязочного материала, ни белья. Мне лично ничего не надо, - с трудом пережевывая черствый хлеб, воскликнул профессор, - но как же лечить больных? Совдеп старается помочь, обещал выделить для врачей какие-то пайки, но что он может дать?
Профессор произнес последние слова, смешно всплеснув руками, и Андрей невольно улыбнулся.
- Изволите улыбаться! - еще более разволновался старик. - А вы знаете, кто сейчас орудует в Одессе? В Одессе орудует некий Яшка Лимончик.
- А кто ой будет, твой Яшка Лимончик? - спросил маленький заскорузлый мужичок, перематывающий тут же рядом портянки.
- Главарь одесских бандитов, вот кто!… Он творит, что хочет.
- Вы бы, панаша, - извините, не знаю, как вас по имени и отчеству, - держали язык за зубами, - посоветовал старику Андрей.
- Папаша желает познакомиться с Губчека, - вставил подсевший в Раздельной бритоголовый мужчина, лицо которого было до такой степени выщерблено оспой, что казалось покрытым твердой бугристой коркой.
- Я не боюсь говорить правду. Я и в Чека скажу то же самое, - взъерошился профессор.
Рябой извлек из кармана портсигар и протянул Андрею:
- Чего с ним болтать, закуривай!…
Пронзительно засвистел паровоз. Стуча колесами на стыках рельсов, поезд перешел на другой путь и замедлил ход.
Снаружи кто-то с силой рванул дверь, и она, скрипя, откатилась в сторону. Порыв ветра потушил огарок.
- Полундра! - влезая на ходу в вагон, крикнул высокий широкоплечий моряк и сбросил с плеча мешок, уступая дорогу взбирающимся в вагон новым пассажирам.
Голос моряка показался Андрею знакомым: «Никак это Серафим Ковальчук, боцман с эсминца «Смелый»?»
- Сима Пулемет, ты?
Моряк чиркнул зажигалкой и восторженно воскликнул:
- Андрюха! Ермаков! Ты откуда, Альбатрос?
Андрей погасил ладонью огонек зажигалки и пожал приятелю руку.
- Все дороги ведут в Одессу! До Молдаванки попутчики, поможешь?
- Какой разговор! Вот встречка! С семнадцатого года не виделись, с Севастополя…
Поезд вновь набрал скорость.
- Как вас… Сима! Вы не устали стоять на моей ноге? - послышался чей-то голос.
Пассажиры расхохотались. Не удержался и Андрей: это не шутка, если Сима встанет на ногу!
- Для кого Сима, а для кого гражданин, - отрезал Ковальчук.
Желая рассмотреть нового собеседника, он опять чиркнул зажигалкой, но тот предупредил моряка, включив электрический фонарик, и б упор навел его луч на друзей.
Андрей прищурился от яркого света, но все же разглядел, что фонарик держит один из новых пассажиров - невысокий худой человек в кожаной тужурке и кожаной кепке. Рядом стоял совсем молоденький курносый паренек в шинели.
Человек в кожанке быстро обвел лучом фонаря всю теплушку. Черные уродливые тени метнулись по стелам и закопченному потолку.
В луче на мгновение возникали лица и фигуры пассажиров: испуганно вытаращенные глаза бойкой бабенки; притворившийся спящим заскорузлый мужичок; склонившиеся над мешком картежники; деланно зевнувший и прикрывший рукой лицо рябой мужчина; профессор с куском хлеба в руке.