«Волга»! Ну, конечно, это была она. Ермаков разглядел в бинокль мощный корпус грузового парохода, и на душе сразу отлегло.
- Самый большой на нашем флоте, двенадцать тысяч тонн, - обрадованно сказал Андрей помощнику.
Репьев улыбнулся.
- Погоди, скоро в Одессу будут приходить сотни таких красавцев!
Помолчав минуту, он спросил своим обычным тихим голосом:
- Я думал сегодня забежать домой. Ты не возражаешь?
- Конечно, иди!
На радостях Ермаков хотел было опросить у Макара Фаддеевича, почему тот до сих пор не познакомил его со своей семьей, но «Валюта» входила в протоку между молом и волнорезом и следовало осторожно обогнуть лежащего под водой «Пеликана».
«Молодец капитан «Волги»! Такой громаде легко было напороться на железный риф».
Когда шхуна пришвартовалась, дежурный по стоянке сообщил о беде.
- Жаба, говорят, вашего родителя сегодня ночью хватила, - объяснил ой, сжимая себя за горло. - Там на башне и помер. Пожар учинил. Из Губчека звонили: товарищ Никитин разрешил вам домой сходить, а товарища Репьева срочно к себе требует.
Молча выслушав страшное сообщение, Андрей приказал боцману запастись пресной водой и продуктами, поручил Уланцеву осмотреть привод штурвала - появилась слабина.
«Умер мой старик. Неужели умер?…» Слез не было, но тупая, невыразимая боль сжала сердце, отшибла все другие мысли. Вспомнились все споры с отцом, резкие слова, которые сгоряча говорил ему…
- Андрей Романович, разреши мне с тобой. - В дверях каюты стоял Ливанов.
До Молдаванки они шли молча. Павел Иванович не произнес ни одного слова, и Ермаков был благодарен ему. Он не хотел и не мог сейчас говорить и думал только об отце, о его суровой, честной жизни, которую тот провел в вечном труде, в вечных опасностях, в вечных заботах…
У крыльца Ливанов взял приятеля об руку:
- Крепись!…
Мать была в постели. В красном углу на столе лежало покрытое простыней тело отца.
Навстречу поднялась соседка.
Андрей машинально поздоровался с ней кивком головы, остановился на минуту перед покойным, подошел к матери.
- Сердечный припадок, совсем ослабела, - прошептала сквозь слезы соседка.
Андрей встал на колени, припал к груди матери и заплакал. Потом он встал, отвел Ливанова в сторону, попросил похлопотать насчет похорон, а сам отправился на трамвае в Губчека.
Никитин рассказал ему страшную правду о ночном происшествии:
- Ночью шла «Волга», и вдруг потух маяк и сирена умолкла. Расчет у них был простой: в темноте пароход напорется на «Пеликана»… Задушили твоего старика. Но он не сразу им, видно, сдался. Боролся-вся одежда изорвана и ногти даже себе сорвал.
- А кто убил? Лимончик? - спросил Андрей.
- Пока ничего неизвестно. Во всяком случае, опытные, в перчатках душили.
- Эх, сам бы своей рукой расстрелял негодяев! - сказал Андрей.
- И на Катю Попову напали, - продолжал Никитин. - Ты ведь знаешь ее?
- Тоже убили?!
- Ранили тяжело, кастетом по голове… Я только что от нее, из больницы! Операцию ей делали…
5
Бывает, как ни тщательно готовишься к выполнению задуманного, как ни стараешься всё предусмотреть заранее, в самую последнюю минуту вдруг обнаруживается, что ты чего-то недоучел, упустил из виду какую-то ничтожную деталь, а она-то и стала причиной неудачи.
Никитин по опыту знал, как важно всё заранее взвесить, наметить два, а то и четыре варианта решения задачи, и всё же на сей раз совершил ошибку. Необходимо было, узнав об убийстве смотрителя маяка и ранении Кати Поповой, немедленно ехать к ней в больницу, тогда бы он еще до операции, а не после нее, то есть спустя шесть часов, получил эти исключительно важные сведения. А за шесть часов враги могли замести свои следы.
В эти дни было столько срочных и важных дел, что Никитину пришлось использовать на оперативной работе в городе и Репьева и даже своего секретаря Чумаза. Факты, сообщенные Катей Поповой, требовали стремительных действий в самых различных местах.
Репьев и Чумак поехали на Привоз.
В названном Катей домике они обнаружили следы жестокой борьбы: мебель опрокинута, на полу разбитая по суда, большая лужа крови.
Жители соседних домов в один голос твердили, что никакого шума ночью не слыхали. Старик дворник, испуганный появлением агентов уголовного розыска, - так назвали себя чекисты, - рассказал, что в домике жил часовщик Петр Тарасович Борисов - человек небогатый, одинокий, самого тихого нрава. Вечером, накануне убийства, он заходил к дворнику за кипяточком и пообещал починить «ходики». Рассказывают, что мастерскую этого самого Петра Тарасовича на Греческом базаре ограбил осенью Яшка Лимончик. «И вот, видишь ты, обратно приключилось несчастье».