Молодец, молодец, Исмаил Улаев. Слов нет, но они потом. У тебя все в порядке?
— Почти. Я в Поясе Астероидов. Примите координаты.
Тон бодрый-бодрый. Такой, что у меня мурашки по спине побежали. Антон Николаевич нахмурился:
— Повтори, я включил запись. Дядя Исмаил повторил.
— Хорошо. Теперь вот что: как самочувствие?
— Тридцать часов, Антон Николаевич. Капсула развалилась при катапультировании.
— Скафандр цел?
— Рукав…
— Ну? — воскликнул Председатель Всемирного Совета.
— Рукав порван. Но герметичность восстановилась!
Он так поспешно добавил про герметичность — я и то поняла: не радуга у него там, ох, не радуга! Я знала, что ткань скафандра самовосстанавливается при повреждениях. Но не все, видать, сработало, как нужно…
— Н-да, — вроде бы спокойно сказал Председатель, отводя на секунду глаза от экрана. — Я распоряжусь, один канал сейчас освободят целиком для тебя. Жди. И не смей вешать нос!
— Слушаюсь!
Дядя Исмаил отдал честь, но почему-то левой рукой. Я догадалась об этом потому, что на экранчик выметнуло космос. Антон Николаевич скосил глаза вниз — ему, вероятно, доставили сведения о нашей семье. И обратился ко мне:
— Тебе, Алена Юрьевна, боевое задание: с дядей дружишь? Я кивнула. И подумала почему-то совсем о постороннем. Эх, подумала, видел бы меня Алик! Или хотя бы Шурка Дарский. Сам Председатель Совета беседует со мной как со взрослой. Даже по отчеству называет…
— Хочешь, чтоб его нашли скорее?
— Да, Антон Николаевич, я же все понимаю. Не засну.
— Гляди, какая догадливая. Ну, коли так, скрывать не стану: положение сложное, тебе нужно побыть на связи, пока мы его запеленгуем и снимем. Мама разрешит? Не будете возражать, Марина Сергеевна?
— Нет-нет, что вы, Антон Николаевич!
Еще бы она возражала! Да был бы иной способ наладить контакт, не тратил бы на нас драгоценного времени сам Председатель Всемирного Совета! Видно, барахлит что-то связь, радиоволны не проходят. Нет, что ни говори, вовремя мы с дядей оуны соединили. Будто предвидел он, мой мудрый дядюшка!
Думаю об этом — и каким-то чувством понимаю, как трудно сейчас маме. Она бы лучше сама вместо меня сто часов отсидела! Да ведь нет больше ни у кого связи. Только через мой хорошенький браслетик!
— Туня, какао и сэндвичи! Ребенку надо подкрепить силы! — приказала мама. Специально, чтобы меня успокоить.
Антон Николаевич уже скрылся. Во весь экран показали дядю Исмаила — с моего браслета. Диктор за кадром пояснил:
— Дорогие зрители! Рады сообщить, что разведчик Исмаил Улаев найден. Вы видите его на своих экранах. Минут через пять мы попросим героя сказать вам несколько слов.
— Доволен популярностью? — спросила я, предоставляя дяде возможность полюбоваться собственным изображением.
— Надо же, какой без капсулы вид неуютный! — Он засмеялся. — Будто нагишом в космосе.
Эге, думаю, хоть ты и смеешься, а не весело тебе. Ни чуточки не весело. Занять тебя чем-то надо. А чем — ума не приложу.
Как назло, приплыла моя кормилица с какао и сэндвичами. От волнения я бы и не прочь пожевать, да на глазах дяди Исмаила не смею. Может, он там с голоду помирает, а мне здесь пировать? Уловил, видно, дядя мои мучения. И развеселился:
— Это ты верно насчет еды придумала. Пожалуй, и я подкреплюсь за компанию. Прикорнуть нам с тобой не скоро удастся…
Приложился губами к трубочке под подбородком, сделал два порядочных глотка, похлопал себя по животу поверх скафандра, точно переел:
— Одно неудобство: шлем мешает рот вытереть — красуйся с жирными губами на виду у телезрителей. Будешь летать, Алена, — учти!
У меня кусок поперек горла стал. Стараюсь земными делами его занять, а разговор все равно нечаянно на космос перекидывается. С трудом дожевала бутерброд. Допила какао.
— Мне, дядя Май, помощь твоя нужна. Вернее, не мне, а Остапке.
Впервые назвала его дядя Май — как Виктор Грибачев. И на «ты».
— Я, Олененок, с удовольствием. Только придется подождать моего возвращения…
— Ерунда, мы с тобой без отрыва от экрана, хорошо? Он наверно все-таки понял. Рукой махнул:
— Ладно. Волоки схему. Скис, значит, донской казак?
— Захандрил слегка, — небрежно и в тон ему отвечаю. — Туня, неси Остапку. И схему приготовь.
Туня почему-то появилась не сразу. Антенны обвисли, глаза отводит. В одной руке кукла. В другой схема. Еще две с инструментами на подхвате. Движения вялые. И ни пол словечка лишнего. Сама на себя не похожа.
Начали мы ремонт. Дядя Исмаил командует. Я болтаю о чем попало — как хирург во время операции, чтобы больного отвлечь. А Туня, значит, чинит, то и дело роняя инструмент. Так у автоматов только в одном случае бывает: когда они посторонней задачей заняты, на остальные дела не хватает памяти. Если бы роботы умели болеть, я бы решила, Туня заболела. Но ведь они не умеют, уж я-то знаю…
Незаметно-незаметно собрали мы Остапку. Одела я его, спать положила, чтоб не путался под ногами. Смотрю, дядя Исмаил исчез с экрана. Одни камни мельтешат между звездами — у меня здесь — и то голова закружилась. Каково же ему там? На миллионы километров вокруг ничего надежного, твердого. Ни тропки. Ни столба. Ни человеческой руки. Стиснула я зубы. И поинтересовалась ровным голосом:
— Кому ты там поклоны отбиваешь?
— Ботинки проверял. Ноги мерзнут.
Не понравилось мне это. Вот честное слово, не понравилось. Пилот за бортом в своей рабочей обстановке — и пожалуйста, аварийная ситуация. Безобразие!
В это время в комнате появились оператор дальних передач и три его помощника с камерами. Две камеры по углам расставили, взяли настенный экран в перекрестье объективов. Третью — миниатюрную — навесили на мой браслет. И очень вовремя. Теперь я могла шевелиться — изображение не пропадало. А то у меня локоть заныл — руку к экрану выворачивать.
Не успела я и рта раскрыть, как операторы вышли в эфир:
— Наши телекамеры установлены в квартире племянницы героя Алены Ковалевой, имеющей оун-контакт с Исмаилом Улаевым. Мы начинаем репортаж с традиционного вопроса: как вы себя чувствуете?
Я хотела ответить «нормально», однако вовремя спохватилась, что вопрос, пожалуй, обращен не ко мне. Зато дядя Исмаил — вот ведь только что морщился от того, что зябли ноги, — сразу заулыбался, будто узнал в операторе близкого друга:
— Спасибо. Отлично.
— Не могли бы вы объяснить, о чем подумали, бросаясь в Пространственный Провал?
— Да, по правде сказать, ни о чем. — Дядя Исмаил нерешительно погладил себя ладонью по шлему: у него привычка лохматить в задумчивости волосы, если, конечно, шлем не мешает. — Когда камни выдавились и проглянули Ганимед с Церерой, я догадался, что свертка прошла через Пояс Астероидов. А там, возле Цереры, кувыркается племяшкин астероид, подаренный ей к восьмилетию. Я и подумал: втянет астероид в Провал и через ТФ-Контур выбросит в какую-нибудь немыслимую даль, в чужое созвездье. Жалко мне подарка стало, я и кинулся выручать. По пути уж как-то за «Гало» испугался…
Ну шут, шут дядя Исмаил, настоящий шут! Даже в такую минуту не прочь позубоскалить. Он же подвиг совершил. Хоть и считает, что в космосе не место подвигам. «Работу нужно строить отлаженно и точно, — доказывал он недавно Стасу Тельпову. — А подвиг — это экстремальное состояние, чрезвычайное происшествие. Значит — или чей-то недосмотр. Или непредусмотренное стихийное бедствие. Или в такую область природы вторглись, где любой шаг — неизвестность, а потому хочешь или не хочешь, жди сюрприза! Тогда, конечно, все свое мужество выкладывай. Вплоть до подвига!» Но разговоры разговорами, а сам каков? Взял и совершил. Теперь держи ответ за редкое свое чутье, за умение выбрать позицию. И, разумеется, вкушай славу!
— Неужели и о личной безопасности не подумали? — допытывался оператор.
— Не успел, извините… Подумал бы — ни за что не полетел! Ишь как для телезрителей старается!