– Вроде.
На четырех листах – небрежные, неряшливо-торопливые наброски. На двух – уже окончательно сформировавшаяся картинка. Нечто вроде герба. Пожалуй, больше всего именно герб и напоминает. Медведь меж двумя то ли соснами, то ли кедрами, снизу вьется лента с надписью «Siberia», сверху – золотое солнце. Два медведя держат щит с сосной и солнцем. Еще медведь – стоит на задних лапах, опершись на золотой топор. Снова медведь – на сей раз на фоне бело-зеленого щита, и на топор он не опирается, а держит так, словно собрался кого-то рубануть.
– Смотри, – сказал Славка. – Тут у него сначала в эскиз настойчиво просились соболя… Только дальше примитивных набросков дело не пошло. Остались разномастные медведи. Лично мне вот этот нравится – который с топором на разборку собрался.
– Медведь авторитетный, – кивнула Даша. – Только вот пошто эти художества оказались и ценны, и опасны для покойничка? Для него одного? Может, он в конкурсе на герб Шантарска участвовал? Так ведь это было давно, все кончилось… И тот герб, что официально утвердили, ничем эти художества не напоминает…
У тебя соображения есть?
– Никаких. Но ради чего-то же делал захоронку у соседки?
Даша старательно сложила листы, засунула их в конверт:
– Актом изъятия оформил?
– Обижаешь.
– Приобщай к делу, вот и все, что тут скажешь… Поехали в контору.
– Да, а знаешь, кого я видел, когда к тебе подъезжали? Федю помнишь? Который у тебя в прошлом году шоферил?
– Припоминаю смутно, – сказала Даша, не моргнув глазом.
– Шел, такое впечатление, земли не чуя под ногами, улыбка совершенно блаженная, словно ему только что генерала присвоили, чуть под машину не угодил…
– Поехали, – сказала она, вставая.
…Ниночку Евдокимову Даша узнала мгновенно, по найденной в квартире Риты фотографии в стиле «ню». Сейчас она, понятно, была одета и сидела в уголке с видом невиннейшего ребенка, несправедливо заподозренного злыми дядями в краже варенья. Вот только Даша в комнате оперативников уже успела лицезреть бедолагу-сыскаря, которому Ниночка при задержании качественно прошлась по физиономии всеми десятью коготками – для жизни и здоровья увечья не опасны, но заживать будет долго, да и жена может преисполниться подозрений, бывали уже прецеденты, хоть справку мужику выписывай…
Костя Гукасов предусмотрительно сидел в отдалении – но, понятное дело, меж Ниночкой и дверью. При виде Даши он мгновенно вскочил, с серьезным видом вытянул руки по швам и жестяным голосом отрапортовал:
– Товарищ майор, арестованная доставлена! – и выпучил глаза в наигранном усердии, что твой фельдфебель лейб-гвардии.
Евдокимова никак не могла считаться арестованной, поскольку не было ордера на арест. Всего лишь – задержанная, которую, если не вскроется ничего серьезного, придется с извинениями отпустить через семьдесят два часа. Да и Костя в жизни себя не держал таким идиотом. Игра просматривалась мгновенно – пухлощекий Костя с его трогательной бородкой был «добрым», следовательно, Даша…
– Вольно, – сказала она неприятным голосом остервеневшей от собственной невинности старой уродки. – Сцапали все-таки стервочку? У нас не побегаешь. – Обернулась к Славке: – А вы что стоите? Идите к раненому сотруднику, снимите показания, как надлежит. Оказание сопротивления при аресте – это уже до пяти лет, как два пальца… – Подошла и оглядела Ниночку сверху вниз, громко сообщила через плечо Косте так, словно кроме них двоих, в кабинете никого и не было: – Смазливенькая. На зоне ее быстро приспособят, будет лизать паханкам щелки со всем усердием, пока язык не протрет. Целка?
– Н-нет… – промямлила Ниночка, на глазах доходя до нужной кондиции.
– Твое счастье, – холодно порадовала Даша. – Одной заботой меньше, на зоне целок любят столовыми ложками распечатывать… – Села возле стола, закурила, с крайне нехорошей улыбочкой принялась разглядывать съежившуюся Ниночку.
Клиентка, ручаться можно, дозрела… Запросто может описаться. «Нет, – подумала Даша, – эта ребром ладони шею сломать не могла. Есть все-таки сыскарская интуиция, что ни говори… Девочкин потолок – коготками по физиономии…»
– Товарищ майор, может, нашатыря принести? – сердобольнейшим тоном вопросил отличный опер Костя Гукасов. – Плохо девушке…
– Пусть привыкает, – непреклонно сказала Даша. – Все равно парашу нюхать…
Ага! Слезы брызнули в три ручья. Клиентка ревела громко и самозабвенно, пытаясь вытирать щеки скользким рукавом розового синтетического пуховика. Даша ей не мешала. Продолжалось это довольно долго, но в конце концов запас слез кончился, пошли «сухие» всхлипывания. Даша подала знак глазами Гукасову. Знала, что он и сам подыщет нужные слова.