Под громкий шум работающего блендера, женщина направилась на второй этаж. Слух напрягся, пытаясь уловить голос или музыку, что угодно, что указывало бы на то, что девушка в комнате.Но была тишина. Казалось, жизнь бурлила лишь на первом этаже.
Остановившись у деревянной двери Валентина постучала. Лет восемь назад она разрешила поставить щеколду в комнате дочери, и с тех пор та постоянно ею пользовалась, отгораживаясь от семьи.
– Кто?
– Угадай, – нахмурилась мать.
«Откроет или нет? – пронеслось в голове, и тут же возникло сомнение. – Что делать, если откажется впускать?»
– Сейчас, – раздался щелчок, и полотно распахнулось. – Входи.
Переступив порог комнаты, Валя с удовольствием отметила чистоту, которой не могли похвастаться остальные спальни детей. Хотя комната Кости могла бы посоперничать за звание лучшей.
– Что еще Катя сказала? – спросила девушка, лишь раз бросив взгляд на мать. Кисть постоянно двигалась, сжимая синюю ручку, которая тщательно выводила буквы в толстой тетради.
– Ничего. Она просто не понимает твоего отношения.
– А ты? – светлый глаз, который не был похож на нежную бирюзу Данилы, показался из-за пряди черных волос.
– Я тоже, – Валя старалась сохранять спокойствие, но негодование бурлило внутри, требуя выхода. Она цеплялась за этот праздник, и не желала превращать его в траур. С ним или без него он должен состояться. Это единственное, что осталось от их нормальной жизни. Зачем сейчас этого лишаться? – Почему не хочешь принять участие? Комнату бы украсила.
– Для чего? Чтобы после казни смогли проводить его в последний путь?
Ярость на миг скривила лицо женщины. Пальцы сжались в кулак, чтобы звонкой пощечиной не опуститься на щеку Натали.
– Ты что такое несешь? Причем здесь это?
– Ты слышала, что они сказали.
– Еще ничего не решено.
– Конечно, и потому об убийстве объявили мимоходом. Между решением о покупке телятины и вопросом о поставках запчастей из города.
– И поэтому ты решила ничего не делать? Тебе плевать на него?
Ручка замерла, взгляд оторвался от тетради и наконец встретился с пылающим взором матери:
– Я готова сделать все, чтобы спасти брата. Но праздник ему не поможет.
– Это поддержка! – ну как она не понимает, что нельзя сейчас поддаваться печали. То, что случилось рано или поздно должно было произойти. Но это не повод превращать дом в склеп, и рыдать над судьбой. – А ты не хочешь оторвать жопу и поздравить.
– Как это поможет? – спокойствие дочери раздражало. Хотелось криков в ответ, эмоций. Иногда Вале казалось, что та ничего не чувствует, что ей плевать, рядом они или нет. – Данила заперт, ему нельзя выходить. А торт, что готовишь, съедим мы. Так для кого праздник?
– Для него! – не унималась женщина, пытаясь достучаться до холодного сердца. Слезы подступали к глазам, но упрямство не давало им излиться. – Это важная дата. Он родился в этот день, понимаешь? Пусть не сейчас, но потом ему будет грустно, что этого никто не заметил. Что все прошло, как обычно.
– Брату сейчас не до этого. Он сдохнуть может в любой момент.
– Костя не допустит.
– Принц не всесилен. Его власть ограничена, и старики вряд ли начнут делиться. Они все проголосовали за наказание, решив, что Данила опасен, – ее слова были похожи на гвозди, которые забивали в крышку гроба, где покоилась мирная жизнь. – Мам, мы для них овцы. Если надо, всех принесут в жертву. А брата оставят для разведения, ведь род должен продолжаться.
Валентина понимала, что дочь говорит правду. В тот момент, когда старейшины заперлись в здании, проводя закрытое заседание, сердце почувствовало, как над семьей поднялся меч, грозя обрушиться в любую минуту.
– Я не могу делать вид, что все впорядке.