— В смысле подчистую? Там же и мирные были, а не только дятлы с оружием!
— Приказ Империи, — хмыкнул Атланта. — Которая, как видишь, выращивает таких бездушных падлюк, как Гюрза… и таких долбоящеров, как ты, — очередной ржач прервала стукнувшая по голове фляжка.
— Хээй!
— Заткнись, всю охрану перебудишь.
— Кстати об охране, мне пора, у них через полчаса смена караула.
— Зачем ты вообще припёрся? — вполне по-доброму пробурчал Крис.
— Ну надо же было поддержать боевого товарища! Ладно, шучу, на самом деле хотел немного потрепаться, а с кем можно свободно почесть языком, как не с послезавтрашним жмуриком?
— Что?
— А ты не знал? У тебя трибунал через два дня. Бывай, Охотник!
====== Часть 3 ======
Процессы военного суда никогда не были затянутыми. В конце концов, это не слушания по экономическим преступлениям, где одно только зачитывание приговора может занять несколько дней. Тут все было проще и быстрее. Вот обвиняемый — сидит в наскоро сооруженной специально для этого процесса металлической клетке. Специально, потому что до сумасбродной самоволки Хемсворта ни о каком военном трибунале в части не слыхали. Вот прокурор — специально вызванный в часть и весьма по этому поводу раздраженный — никому не хочется лететь в забытую богом дыру на границе Имперских территорий. И нет адвоката.
Когда Хиддлстону доложили, что капитан Хемсворт отказался от защиты, он даже не очень удивился. По всей вероятности, девиз «Слабоумие и отвага» был высечен на фамильном гербе дома Хемсвортов. Но вроде совсем слабоумным этот здоровяк быть не должен. В свете того, что прочитал Том в его досье. А там было много всего: и законченный с отличием Имперский технический колледж, его Кливлендский филиал, и так же блестяще оконченная Военная имперская Академия, и несколько тщательно спланированных и филигранно проведенных операций против Сопротивления, и Серебряная звезда, полученная за одну такую операцию. Всего пятнадцать человек во всей истории войны с Сопротивлением удостоились чести носить эту высокую награду, а Том лично знал только двоих, включая безбашенного капитана, и вторым человеком был адмирал Дауни, командующий эскадрой военных кораблей в Тихоокеанском регионе.
До начала слушания Том хотел поговорить с Хемсвортом, спросить, какого рожна он отправился в патруль, нарушил приказ, чего и кому хотел доказать этой глупой вылазкой? Но его как будто что-то удерживало от разговора, как будто Хиддлстон не хотел знать ответа. Он чувствовал — ответ ему не понравится.
И сейчас, сидя напротив обвиняемого, вполуха слушая, как поют ему дифирамбы сослуживцы во главе с Реннером, Том понимал, почему Крис отказался от защитника. Они все и были его адвокатами: те, с кем он воевал плечом к плечу, те, кто, не задумываясь, отдали бы жизнь за капитана Хемсворта, и за кого он так же без раздумий отдал бы свою.
Казалось, что Хемсворт тоже не слушает выступавших. Его взгляд словно прилип к Тому. Только на него смотрел обвиняемый. И было в этом взгляде что-то, чего Том не хотел бы там видеть — тепло и прощение. Как будто Крис говорил — я не держу на тебя зла за все, что происходит, ты все правильно сделал, а я виноват. Да, инициировав трибунал, Том сделал так, как должен был. Если бы не этот взгляд. Черт! Хемсворт не должен был прощать его. Он ненавидеть должен Тома за то, что сейчас его приговорят. А ведь приговорят — весь процесс, по сути, формальность. В Империи по-другому почти не бывает. И то ли из-за внутреннего протеста, несогласия с такой формальностью, то ли потому, что ему жаль было бы не увидеть больше этот теплый взгляд Криса, Хиддлстон выступил на процессе совсем не так, как планировал. Да, он упомянул о нарушении приказа и неоправданных жертвах. Но куда подробнее и красочнее — откуда только красноречие взялось — Том живописал, как храбро сражался Хемсворт, как практически в одиночку принял на себя удар основных сил противника. Том просил о снисхождении для осужденного. Но прокурору было плевать на просьбу подполковника Хиддлстона. Маховик безликого и беспощадного Имперского правосудия работал, как хорошо смазанный механизм — Хемсворта приговорили к расстрелу.
Его последней просьбой было — увидеться с братом.
Услышав приговор, Крис даже не удивился. Не с его работой было удивляться тому, что в один прекрасный день ты можешь сдохнуть. Только вот от пули своих же подыхать было обидно. Да что там обидно — херово было так вот подыхать. Крис только порадовался, что затягивать с исполнением приговора не станут. И уже следующим утром его, капитана Криса Хемсворта, не станет. То есть вот совсем не станет. Крис не осознавал, как это — чтобы совсем. «Нужно будет попросить, чтобы Лиама не пускали на казнь», — отрешенно подумал капитан. Ни за каким хреном не сдалось это младшему — видеть, как его брат перестанет дышать.
Крис думал, что его тут же из зала суда уведут в камеру, но почему-то конвой не спешил открывать клетку. Все участники суда покинули зал, вот только тот, из-за кого он, капитан Хемсворт, завтра перестанет существовать, не спешил оставить судилище.
Он как-то очень нерешительно попросил конвойных оставить их с Крисом одних. Те помялись, один даже попытался возразить, но Хиддлстон поддал в голос стальных ноток, и те ретировались. Том подошел к клетке. Близко, так близко, что Хемсворт, не вставая со скамьи, мог пересчитать все веснушки и родинки на остреньком лисьем лице подполковника.
— Зачем вы это сделали, капитан? — с интересом глядя на приговоренного, спросил Хиддлстон.
— Твое какое собачье дело? — огрызнулся Крис.
— Обязательно хамить? — устало спросил Том.
— А что ты мне сделаешь, Карамелька? Расстреляешь дважды? — усмехнулся Хемсворт. — Я больше не твой подчиненный, расшаркиваться не стану.
— Ну хорошо, — тряхнул кудряшками Хддлстон, как будто на что-то решаясь, и подошел к решетке вплотную, руками вцепился в прутья.
— Просто ответь — зачем ты туда поперся, Крис?
Это было в первый раз, когда чертова английская фитюлька назвала его по имени. И это было, как удар под дых. Он не должен был подходить так близко. Не должен был хвататься за решетку, как будто это он, Том, сейчас в тюрьме. Он не должен был называть Криса по имени. Потому что это сближало.
Хиддлстон ждал. А Крис не спешил с ответом. Не мог же он сказать, что не только потому, что маялся бездельем, поспешил на подмогу братишке и его патрульным. А потому, что в ночь накануне увидел премилую сценку — взъерошенный, что твой воробышек, растрепанный, раскрасневшийся, в едва держащемся на плечах форменном кителе, его превосходительство подполковник Хиддлстон покидал комнату коммандера Реннера. Крис тогда шарахнулся за угол, чтобы не дай бог не попасться Тому на пути. Иначе хрен его знает, что бы натворил оглушенный ревностью капитан. Она — ревность — черная, глухая, сдавила горло, она вдох сделать не давала, требовала выхода, рвалась наружу, толкала под руку — разрушь! Убей! Разгроми!
Как ты об этом расскажешь? И Крис понес какую-то околесицу, как брат нуждался в его помощи, да все в таком духе. И видно было — не верит змееныш. Ни одному слову Криса не верит. Застыл ледяной статуей, даже зенками моргать перестал.
— Довольно! — Хиддлстон вдруг ударил кулаком по решетке. — Хватит лгать, Хемсворт!
И Крис подавился словами, вскочил со скамейки, в два шага подошел к Хиддлстону, положил свои ладони поверх его, держащих прутья, переплел пальцы. Том дернулся, попытался отстраниться, но Крис не дал. Еще сильнее сжал тонкие пальцы, видел — змеенышу больно — да только плевать Крис хотел.
— По-честному хочешь, да? — ощерился капитан. — Будь по-твоему, давай по-честному.
Тот как будто испугался. Нервно сглотнул, переступил с ноги на ногу, опять попытался вырваться, да только хер там.
— Поцелуй меня! — выдохнул Крис, обжег дыханием губы напротив. — Вот это честно!
— Чтооооо?! — протянул Хиддлстон. Глаза его округлились — и без того большие, сейчас сделались, как блюдца. Чудо, а не глаза. Хемсворт расцеловать их хотел не меньше, чем тонкие сухие губы.