— Тьфу, тьфу, тьфу, — трижды через левое плечо переплюнула Катя. — Если он мне изменит, назло ему отравлюсь, чтобы его до конца дней совесть мучила. А я буду с того света наблюдать за ним и радоваться. Хотя нет, я перед кончиной тоже ему отомщу. Вызову себе из службы знакомств двух мускулистых стриптизеров, заплачу им, а всю эту оргию запишу на видеокассету и оставлю ее Илюше.
Катя захихикала, представляя набычившегося Голубева перед экраном телевизора. Ей стало весело, она вылезла из-за стола, напевая и пританцовывая, вышла на середину комнаты, вообразила себя роковой женщиной и медленно, словно на сцене стрип-клуба, начала расстегивать молнию на брюках, поочередно оголяя то левое, то правое бедро. Распалившись, Катя скинула с себя теплый свитер, под которым кроме белого кружевного бюстгальтера не было ничего.
— И вовсе я не худая, — расхваливала себя нудистка, подпрыгивая перед высоко висящим зеркалом. — А с загаром смотрюсь, как девушка из рекламы шоколадки Баунти. — Катя приподняла грудь повыше, соблазнительно облизнула губы и проговорила томным голосом: — Попробуйте меня, я просто райское наслаждение. А попка у меня, как сердечко! Точно такая же, как у Ким Бессенджер, когда она с Мики Рурком снималась в фильме «Девять с половиной недель». — Катя спустила брюки до колен: в белых стрингах ее упругая попка, покрытая золотистым загаром, была неотразима. — Да я просто сногсшибательная штучка! — Катя пела себе дифирамбы, пританцовывая ламбаду, со спущенными брюками. — Кто скажет, что я не аппетитна, как спелый персик или наливное яблочко, тот тупой и слепой болван!
— Я, — в распахнувшуюся дверь без стука, влетел сержант Николай Егорович. — Я… — осекся он, узрев пациентку, оголившуюся до нижнего белья. — Извините, — круто развернулся он, чуть не разворотив плечом дверной косяк.
— Стучаться надо! — завопила Катя, натягивая брюки и лихорадочно отыскивая закинутый в угол свитер.
— Я не знал, что здесь проводится медосмотр, — оправдывался смущенный сержант. — Я вернулся, чтобы доложить Анатолию Дмитриевичу, что заявление потерпевшей Громовой Ангелины Станиславовны составлено и подписано.
— Анатолий Дмитриевич на вызове в родильном отделении, — сообщила Катя. — Я здесь одна. А моя одежда пропахла больницей, — изощрялась она, выдумывая правдоподобную причину неожиданного стриптиза. — Вот я ее таким образом проветривала — нашлась Катя.
— А я именно так и подумал, — проявил находчивость сержант. — С чего бы вдруг вы стали раздеваться при незакрытых дверях в кабинете врача в отсутствии супруга. — По лицу Николая Егоровича растекались красные пятна. — Тогда я оставлю для Анатолия Дмитриевича копию, а сам, извините, вас покину. Служба.
— Я все ему передам, в точности передам, — бормотала Катя, прикрывая грудь скомканным свитером. — Было очень приятно с вами познакомиться.
— И мне тоже, — подмигнул ей сержант. — Было очень приятно с вами познакомиться. Надеюсь, что еще увидимся!
— Вау! — пискнула Катя, просовывая голову в горловину свитера. — Что он теперь обо мне будет думать?! Скажет: не девка, а маньячка сексуальная… Хотя, по-моему, я ему понравилась! Однозначно, он на меня глаз положил! А вдруг, он Илюхе доложит… Ну и пускай! Нечего бросать на произвол судьбы хорошеньких молодых женщин. — Катя поправила одежду, причесалась, подкрасила губы, и до того ей стало смешно, что она минут пять хохотала до слез, глядя на свое отражение в зеркале. — Пойду-ка я к Ангелине, ей тоже нужно поднять настроение. Пусть и она повеселится. Не могу я больше здесь сидеть, у меня от одиночества крыша едет.
Катя высунула голову в коридор. На этаже остановился лифт, загрохотали металлические двери. Опасаясь, что кто-нибудь может наложить вето на посещение больной подруги, Катя проворно, как мышка, прошмыгнула в палату Ангелины.
Анатолий вернулся через полчаса. Он подтвердил диагноз роженицы — перелом и наложил миниатюрную шину, чтобы женщине сподручней было ухаживать за новорожденным, а Ирочка задержалась, чтобы подсушить еще влажный гипс. Анатолий буквально с ног валился от усталости, сказалась акклиматизация после перелета из жары в холод. Он мечтал о чашке крепкого, горячего кофе и устремился к обещавшей нечто подобное Карповне.