Черными дырами назвали астрофизики звездные останки. Но Саморуков не любил это название, носящее отпечаток обреченности, и предпочитал говорить по-старинке: "Мы ищем коллапсары". Шеф искал коллапсары в двойных звездных системах, где только одна звезда погибла, а вторая живет и может помочь в поисках.
Судя по наблюдениям, Дзета Кассиопеи тоже двойная система. Но одна из ее звезд не видна. "Это коллапсар",- утверждает Саморуков. Сегодня ночью он хочет это доказать. А я буду глядеть в трубу-искатель, держать голубую искорку на перекрестии прицела, чтобы она не вышла за пределы поля.
Наблюдения... Я не мог избавиться от благоговейного трепета при этом слове. Сразу представлялось огромное небо, огромные звезды, колоссальных размеров серп Луны над западным горизонтом. И сознание собственной незначительности перед всем этим великолепием. Уже три недели я участвую в наблюдениях, но каждый раз встречаюсь с небом будто впервые.
Лариса не удивилась, увидев меня. Разве что в глазах засветилось женское любопытство.
- Здравствуй, Костя. Ты здесь не экскурсии?
- Я здесь работаю,- сообщил я. - Вот как? - удивилась Лариса.- Значит, недавно. Три недели? Саморуков переманил? Он умеет. Сильная личность. Работа нравится? А я с мужем развелась. Здесь почти год.
Телескоп еще спал, когда я поднялся в башню. Он вел жизнь зоркого филина, ночной птицы, и, устав, поутру закрывал свой единственный глаз и мирно дремал, греясь под солнцем. Он не любил, чтобы его тревожили днем. Тогда он делал вид, что у него течет масло в подшипниках, перегреваются моторы, шумел сильнее обычного и успокаивался, когда закрывался купол и в башню опять спускалась темнота.
Ночи он любил. Поворачиваясь на оси, он пытался выглянуть наружу, искал свою звезду и долго рассматривал ее, широко раскрыв глаз. Звезда завораживала его, он мог любоваться ею часами и не уставал.
Телескоп был старательной и умной машиной, он обладал мозгом - программным устройством с большой оперативной памятью - и знал многие звезды по именам. Он сам отыскал для меня звезду Саморукова - голубой субгигант Дзету Кассиопеи.
Вовсе не было необходимости следить за объектом в искатель. Никто из операторов и не следил. Но сегодня я был один, Валера обещал прийти попозже, и я сидел, задрав голову и прильнув глазом к стеклу окуляра.
Я смотрел на Дзету Кассиопеи и вдруг понял, что ее-то я и видел во сне. Я увидел, как медленно разбухает звезда, превращаясь в голубой диск. Ей стало тесно в темном озерце окуляра, и она выплеснулась наружу, лучи ее стекали по моим ресницам и застывали, не успев упасть в подставленные ладони.
Я немного скосил глаза и увидел планету. Планету в чужой звездной системе. Она висела неподалеку от диска звезды и была похожа на тусклый розовый серп, пересеченный неровными полосами. Планету окутывали облака, клокочущие и бурлящие. Розовые полосы были лишь просветом в тучах. Поверхность планеты тоже вся кипела, мне даже показалось, что я вижу взрывы, И еще мне показалось, будто светлый серпик протянулся от планеты к звезде.
Почему-то в этот момент я подумал о Саморукове. Я не заметил в системе ничего похожего на коллапсар. Надо будет сказать об этом шефу... Да нет же, что я скажу? Михаил Викторович, сегодня мне явилось видение Дзеты Кассиопеи?.. Я не сплю, черт возьми! Вот теплое стекло окуляра, а вот холодная труба искателя. Под куполом сумрачно, лампа у пульта выхватывает из темноты лишь стул и полуоткрытую дверь на внешнюю круговую площадку.
Внизу послышались шаги-двое поднимались по лестнице, будто духи подземелья, пробирающиеся к звездному свету. В желтом неверном свете возникли Валера и Юра.
- Юра, - спросил я,- ты видел в телескоп планеты?
- Не стремлюсь,- махнул рукой Рывчин.- В детстве глядел на Сатурн.
-Я не о том. В других звездных системах. Например, у Дзеты Кассиопеи.
- Какие планеты? Три недели у телескопа, и ты еще не стал скептиком? Читай учебник, а то будешь, как Сергей Лукич...
Сергей Лукич Абалакин, шеф второй группы теоретиков, был притчей во языцех. Он защитил кандидатскую лет пятнадцать назад, и этот труд настолько подорвал его силы, что с тех пор Абалакин не опубликовал ни одной работы. Вряд ли я смог бы стать похожим на Абалакина. Не тот характер. Да и астрофизику Абалакин знал, конечно, как свои пять пальцев. Он был умным человеком, но оказался не на своем месте. Ему бы преподавать в университете, учить других вот его назначение. Саморуков ведь тоже работал у Абалакина, пока не получил собственную группу.
Закончилась экспозиция, и Валера полез в люльку за кассетой. Я расписался в журнале наблюдений и пошел спать.
На дворе было морозно. Я посмотрел в зенит, но не нашел созвездий - мое знание астрономии еще не возвысилось до такой премудрости. Нечего было и пытаться отыскать, Дзету Кассиопеи. Но глаза сами сделали это. Взгляд будто зацепился за что-то в небе. Засветилась, замерцала далекая голубая искорка. Она набухла, как почка на весеннем дереве, и я увидел темные водовороты пятен на ее поверхности. А планету не видел - дымка окутывала ее, но я знал, чувствовал, что она рядом со звездой, бурная и горячая.
У Людочки расшнуровался ботиночек, и мы остановились. Людочка болтала ногой, сидя на невысоком пне, и я никак не мог попасть шнурком в отверстие.
- Сиди спокойно,- строго сказал я.
Мы бродили по лесу уже больше часа - обычная наша прогулка перед заходом солнца. Лариса неохотно отпускала со мной дочку. За месяц мы с Людочкой подружились, и Ларисе это почему-то не нравилось.
Едва мы добирались до перекрестка, где условно начинался лес (здесь росли ежевичные кусты), Людочка останавливалась, заглядывала мне в глаза и тихо говорила:
- Ты видел опять?
Мы садились друг перед другом на два пенька, и я рассказывал сон. Рассказывал сказку. Рассказывал то, что было на самом деле.
- Сегодня была совсем другая звездочка,- говорил я, не заботясь о чистоте терминологии.- У нее мягкие золотистые лучи, совсем как твои косички. И она очень грустная, потому что живет одна. У других звезд есть дети-планеты, а у этой нет. А мне очень хочется увидеть планету... И еще надо, чтобы мне поверили... Никто ведь не видит, а я вижу.