Я закрыл глаза и увидел огромное сигарообразное тело, эдакую алюминиевую трубу, плотно населенную живыми существами. От каждого из них в хвостовую часть тянулся провод, а может быть, трос, и там, позади, все это сплеталось в один стожильный кабель, выходивший через специальное отверстие в окружающее пространство. Я почему-то был уверен, что весь этот кабеляж намертво закреплен в неведомой начальной точке.
Труба взвыла, задрожала и со свистом рванулась вперед. Казавшийся абсолютно нерастяжимым гигантский кабель не препятствовал движению. Одна из его жил заканчивалась на мне. Я покрепче схватился за свой отросток и открыл глаза.
Черный человек буквально пожирал глазами салон. Я вдруг обнаружил, что с силой сжимаю запястье соседа.
— Простите, кажется, уснул, — соврал я и громко сглотнул накопившуюся во рту слюну.
— Уснул, — не без зависти, как мне показалось, повторил сосед. — Уснуть, когда жизнь, можно сказать, на волоске. Да у вас железные нервы!
— Отчего же на волоске? — как можно спокойнее возразил я.
Мой сосед с победным видом, не говоря ни слова, ткнул в обшивку чуть повыше иллюминатора. Я присмотрелся. По бугристой поверхности, вверх и наискосок, тянулась извилистая линия длиной сантиметров тридцать. Впрочем, вверху она исчезала под стыком багажника. Я напряг зрительную память, пытаясь установить, была ли трещина до взлета, но ничего не вспомнил. Наверняка была. Если ко всему приглядываться да прислушиваться…
Я прислушался и тут же обнаружил странное подвывание на фоне монотонного турбореактивного гула. Стоп, назад.
— Царапина древняя, — равнодушным голосом пояснил я, — наверняка кто-нибудь до нас зонтиком случайно задел…
— Зонтиком, — возмутился черный человек. — Да я тут все обнюхал — целехонька была.
— Значит, не заметили, — отрезал я, а сам подумал: «Это же надо было заранее прийти специально обследовать самолет».
Тем временем самолет, трепыхаясь и болтаясь, пробивал толстый облачный слой. Леденец мой истаял, и уже начало пронзительно давить на уши. Я судорожно достал следующий и заодно предложил соседу.
— Спасибо, не люблю сладкое, — отказался он.
— Я тоже не очень, но для ушей полезно, — оправдывался я.
— У меня прекрасная носоглотка.
Он достал носовой платок и громко, со свистом высморкался. Кое-кто оглянулся, даже соседка спереди посмотрела на меня с отвращением. Я улыбнулся и пожал плечами. Она отвернулась, шепнула что-то на ухо соседу и весело рассмеялась.
Тут тряхнуло по-настоящему. Казалось, могучий гигант снаружи схватился ручищами за крылья и принялся вытряхивать душу из самолета. Ударил колокол, с малиновым звоном посыпались осколки, справа по диагонали хлопнула крышка багажника и вниз полетели незакрепленные предметы.
— Щас как хряснет пополам, — нудел над ухом сосед.
— Значит, судьба, — процедил я сквозь зубы и, не закрывая глаз, опять увидел летящую трубу и провода в ней.
— Судьба, говорите? Да, похоже. Наши судьбы протянуты из прошлого и сведены воедино здесь, в салоне. И когда самолет треснет пополам, в одно мгновение оборвется связь.
Появилась бортпроводница, подняла выпавшие вещи и попыталась закинуть их на верхнюю полку.
— А не кажется ли вам, что фатум и авиакатастрофа несовместимы? — Я решил отвлечь соседа умным разговором.
— Как это несовместимы? — Он взглянул на меня с нескрываемым любопытством, но тут же перевел взгляд на бортпроводницу.
Останавливаться было нельзя, и я удвоил напор:
— Посудите сами. Допустим, наш авиалайнер, — я специально перешел на высокий стиль, — потерпит крушение. — Черный человек хмыкнул со знанием дела. — Нет, обратите внимание, я лишь теоретически допускаю такую возможность. Итак, огромный серебристый лайнер разламывается как хлебный батон пополам, и гибнут все пассажиры. Итак, что же означает гибель ста пятидесяти пассажиров с точки зрения фатума?
— Что? — не выдержал сосед.
— С точки зрения полной предопределенности судьбы это означает, что каждому из сидящих в салоне на роду было написано погибнуть в авиакатастрофе.
— Правильно, — обрадовался черный человек.
— То есть у вас, у меня, и у той хорошенькой девушки с точеным профилем, и у ее соседа, крутого затылка, и у стюардессы, и у всех наших попутчиков на руке нарисовано одно и то же: неудачный полет хмурым осенним утром. А теперь представьте, какова вероятность случайной встречи ста пятидесяти человек с одинаковой судьбой.