Несколько дней в жилище Гомера царили мир и спокойствие. Но вот слух о приближении Менелаева войска достиг его. Парис в испуге метался по дому и, придя наконец к выводу о собственной ратной несостоятельности, отправился за подмогой.
Гомер достал кифару и ударил по струнам. Тут же у него родились строки будущей поэмы:
— Да заткнись ты! — заорала на него Елена, как раз осознавшая, какую глупость она совершила. — Без тебя тошно! Главное ведь, не понятно ничего!.. — Она принялась лихорадочно собирать вещи, надеясь, что раскаяние принесет ей пощаду… Но тут открылась дверь.
На пороге дома стоял Парис с толпой заспанных мужчин за спиной, среди коих своим ростом и фамильной тупостью на лице отличался брат Париса — горбоносый Гектор.
Елена обреченно уселась рядышком с Гомером и тихонько всхлипнула. Стало ясно, что так просто ее отсюда не выпустят.
— Эта, что ли? — спросил Гектор, ткнув в нее пальцем и причмокнув.
— Она… — подтвердил Парис.
Гектор не стал выражать своего мнения по поводу внешности избранницы брата, а только напомнил:
— Да-а… Ты говорил, у тебя вина много…
Осушив несколько амфор, Парисовы компаньоны кричали наперебой:
— Да за такую красотку!..
— Да я б и сам!..
— Ну, брат Парис, губа у тебя не дура!
— Прелести полные перси и страстью блестящие очи… — начал было, как на рынке, расхваливать Елену Гомер, но его тут же осадили:
— Заткнись, певец слепошарый!
Внезапно шум и гам прервались стуком в дверь. В полной тишине герой Атенор отодвинул засов, и в дом ввалились парламентеры Агамемнона — Одиссей и сам Менелай.
— Где она?! — прорычал кузнец.
— Кто? — закосил под дурачка Парис.
— Ну, эта!.. — пытаясь вспомнить, как зовут жену, продолжал буянить Менелай.
Тем временем хитроумный Одиссей, оглядевшись, заметил ряд пустых амфор на полу и полных на столе, облизал пересохшие губы и предложил:
— Поговорим?
Поговорить были не прочь и хозяева.
После пятой амфоры Одиссей, неуверенно поднимаясь, промямлил:
— Ну, мы пойдем?
Но Менелая зациклило:
— А ЭТА-то где?
— Елена, что ли? — влез Атенор. — Да тут она! Забирай! Добра-то…
— Елена! — ударил Менелай кулаком по столу, вспомнив наконец имя.
Дремавшие мужи повскакали с мест: «Что?», «Кто?», «Почему?!».
— Елену забирает, — пояснил Атенор. — Отдадим?
«Да, конечно…», «Да я бы сам…», «Жена все-таки…» — загомонили собравшиеся, соглашаясь. Но тут поднялся Парис, наслушавшийся увещеваний Гомера:
— Или я вас плохо угощал? Или не в этом погребе хранится еще несметное множество амфор?
И устыдились герои. И прогнали с позором послов Агамемноновых. Гомер же выкрикивал им вдогонку:
Парис запер дом. Войти в него никто не мог, но и выйти тоже. Дом был окружен. Началась осада.
Через некоторое время, устав от безделья и прикончив припасы, воинство Агамемнона принялось разорять окрестные усадьбы, причисляя соседей Гомера к союзникам Париса и отбирая вино и скот, якобы для жертвоприношений.
Особо в этих славных походах прославился Ахилл. Хромоногого невзрачного юношу принимали за убогого странника и безбоязненно пускали в дом. Беспечные хозяева дорого платили за свою доброту: стоило им отпереть дверь, как вслед за Ахиллом в дом вваливалась орда опухших ратников и чинила там невиданный разгром.
Именно эта тактика навела на смелую мысль хитроумного Одиссея, когда все близлежащие дворы были опустошены и воинство стало роптать. Он предложил:
— А слабо нам построить коня?
— Зачем? — удивилось воинство.
— Слабо, значит? — не унимался Одиссей, сам обалдевая от своей настырности.
— Но почему коня?
— А кого? Слона, что ли?!
— Я видел знамение! — внезапно возопил некто Калхас, слывший провидцем. — Конь принесет нам победу!
— Вот! — многозначительно поднял палец Одиссей.
На этом прения закончились.
Коня, прямо перед дверью Гомера, наспех соорудил художник Эпей, пришпандорив к пустой винной бочке деревянные ноги, голову и настоящий конский хвост. Удостоверившись, что из окна дома за ними не наблюдают, дурашливо хихикая, в бочку забрался сам Одиссей и еще несколько воинов. Остальные отступили на почтительное расстояние и принялись наблюдать.