— Ты сам-то откуда будешь? — спросил я напрямую.
— Сам-то я из Железногорска, под Курском это. Сюда в командировку прислали.
— Давно?
— Очень давно.
— А на чем приехал-то? — попытался я зайти с другого конца.
— Вестймо на чем — на лошадях, — проговорил он, неторопливо раскуривая трубку и щурясь от дыма.
— Дурацкая шутка. А я ведь серьезно спрашивал.
— А я серьезно отвечал.
Вот и весь разговор. Верить — не верить? Выпить еще по кружке? Или просто встать и уйти?
Пока я размышлял над вариантами, Пустыш неожиданно достал из-под подушки потрепанную общую тетрадь и протянул мне со словами:
— На вот, почитай. Это здесь, в доме лежало. Дормидонтыч оставил, прежде чем совсем уйти.
Передо мной был дневник исчезнувшего без следа пасечника Болдырева, написанный в те самые последние дни. Даты на всех листочках проставил он скрупулезно, но сам текст высокой художественностью не блистал, да и с элементарной грамматикой не дружил. Первая запись начиналась, например, так: «Давеча, ну тойсть намедни был я пришедши в лес и оченна подивилси, что грибов мало. А потом глежу место совсем нето, заплутали мы значить со старухою…»
В общем, историю Болдыревых позволю я себе пересказать своими словами.
В тот день они действительно заблудились в лесу. Случай редкий, но в нашей полугайге такое может быть с кем угодно. Короче, намаявшись по буеракам, вышли дед с бабкой на незнакомую полянку, приятную глазу, да и решили отдохнуть. Присели, глянули окрест и заприметили сразу усыпанный крупными алыми ягодами куст. С виду как вишня, да ведь куст, а не дерево, листья больше на жасмин смахивают, а кожица у самого плода нежная, чуть матовая — вблизи не столько на вишню, сколько на один шарик гигантской малины походит. В полутайге чего не встретишь! Ну, Дормидонтыч привычным жестом ягодку из грозди выцепил, в пальцах размял — сочная! И пахнет приятно. А пить хотелось — ну сил нет никаких, и от ручья как назло далеко ушли. Недолгими были сомнения.
И ягоды оказались наивкуснейшими — отрава такой не бывает. Так что поели оба, а то, что набрали в туесок, Лизавета по дороге докушала. Бодрость в обоих проснулась небывалая, и путь домой нашли они легко и быстро. Впрочем, Болдыревы не удивились: лесные ягоды — давно известно — волшебной силой целительной обладают, одна земляника чего стоит.
Как домой пришли, старуха пошла обед готовить, дед же надумал дров поколоть — хоть и семьдесят лет, а здоровье еще было. Но только колун в руки взял, чует: что-то не то. Подменили колун, уж больно легкий. Вернулся в избу и обомлел: кто это возле печи суетится? А Лизавета обернулась и тоже странно так на своего благоверного смотрит.
К зеркалу подошли вместе. Долго пялились, несколько раз пробовали пыль протереть, очки надевали. Но факт оставался фактом: помолодели они — Илья лет на пятнадцать — двадцать, а Лиза — так и на все двадцать пять.
— Ну, мать, — сказал Дормидонтыч, — ты ягодок-то, видать, перекушала!
— А, думаешь, от этого? — спросила Лизавета испуганно.
— От чего же еще? — резонно вопросил Илья Дормидонтович.
На следующее утро чуть свет двинулись они на ту же поляну. Нашли быстро. И ели сколько влезет. Казалось, много — не мало. Лишняя молодость не повредит, а то еще удастся и впрок запастись. Но ягода была не только вкусной, но и сытной, так что корзинку они все-таки с собой притащили.
— Ну и как я? — спрашивала Лиза.
— Красавица неописуемая! А я?
— Первый парень на деревне!
И каждый спешил до зеркала добраться. Смотреть на себя было особенно интересно. Но потом Илья понял, что все-таки на жену смотреть приятнее, и Лиза, закончив сравнение со всеми пожелтевшими фотографиями в старых альбомах, переключила внимание на молодого супруга.
В общем, остаток дня провели они в постели, с перерывом на обед, за которым с удовольствием пили медовуху. А потом, уже совсем ночью, устроили еще и ужин, не обошедшийся без самогона. Весело стало до коликов! И после шестого, если не восьмого раза смешливая Лизушка ткнула в бок притомившегося Илюшку и сказала:
— Неужто иссяк? Может, ягодку съешь? Глянь, там в мисочке остались еще!
Угомонились под утро. Ей было двадцать в ту ночь. А ему двадцать три.
В несуразно поздний час, ближе к полудню, пошел Дормидонтыч к своим пчелам, да те не признали его, молодого парня, — ждали-то старичка. За чужого приняли. Пришлось дымник надевать, чтобы не покусали.