А когда вернулся, мой попутчик, держа в левой руке большой неуклюжий бутерброд с колбасой, наливал чай из термоса в пластмассовый стаканчик. Увидев название книжки, которую я положил на стол, он вдруг как-то загадочно улыбнулся и спросил:
— Можно посмотреть?
— Разумеется, — сказал я.
Книжку он смотрел, прямо скажем, странно: чуть откинувшись назад и наклонив голову, долго вертел ее в руках, не раскрывая, словно это была картина. Потом положил обратно на стол и снова улыбнулся.
— Вы, наверно, очень удивитесь, — произнес он, — если я скажу, что эту книгу написал я.
«Вот те на! — Мне даже стало чуть-чуть не по себе. — Маньяк. Самозванец. Лжерогалевский».
— Простите, — сказал я, — но вы совсем не похожи на Рогалевского.
— А я и не говорю, что похож. — Он был невозмутим. — Моя фамилия Ветров. Сергей Ветров.
— Ну и что? — спросил было я и осекся.
Это был оригинальный маньяк. Он вообразил себя не автором, а героем книги. Сборник назывался «Миры Сергея Ветрова», и в предисловии Рогалевский писал: «Эта книга составлена из рассказов удивительного человека. Случай свел меня с ним и случай разлучил. Но рукописи его у меня остались, и по ряду причин я счел возможным опубликовать их. Кто он, Сергей Ветров? — вопрошал Рогалевский. — Гениальный фантаст? Или участник первого в истории контакта с иным разумом? А может быть, он сам пришелец?..» И все в таком же духе.
И вот теперь этот «пришелец» сидел передо мной и пил чай из термоса.
— Простите, — я был уже несколько раздражен, — такое может заявить каждый.
— Положим, не каждый, — спокойно возразил Ветров. Привычным движением человека, часто предъявляющего свое всесильное удостоверение, он вытащил из внутреннего кармана паспорт и развернул его у меня перед носом. Паспорт разозлил меня еще больше.
— Вы никогда не интересовались, — язвительно осведомился я, — сколько в Советском Союзе Ветровых Сергеев?
— Правильно, — сказал он, — я бы на вашем месте тоже не поверил. И все-таки книгу написал я. Хотите, расскажу вам эту историю?
Вагон бросало из стороны в сторону. Колеса гулко стучали на мерзлых стыках. За стенкой, в служебном помещении, громко храпел уснувший проводник-армянин. В щель, оставленную дверью купе, словно в прорезь амбразуры то и дело попадали огни, внезапные, яркие и бесшумные, как далекие разрывы снарядов. Спать не хотелось. Читать было невозможно. И я сказал:
— Валяйте, рассказывайте.
— Так вот. Я пишу хорошие фантастические рассказы.
Он прямо так и сказал, и я подумал: «Ну, скромняга!» — а он продолжал:
— Давно пишу. Но меня никогда не печатали. Журналы отбрыкивались под самыми разными предлогами. Я даже стал коллекционировать рецензии, письменные и устные, которые записывал по памяти. Мне говорили, что мои рассказы банальны, что я пишу дичь, недоступную среднему читателю; мне говорили, что они подражательны и что они слишком оригинальны; мне говорили, что они дилетантские, стилистически слабые и что они чрезмерно эстетские, что я увлекаюсь формалистическими вывертами; их называли антинаучными и слишком наукообразными; перегруженными проблематикой и слишком безыдейными… Все это было забавно, но рассказы не публиковали. И тогда я решил обратиться к Рогалевскому. В его творчестве наметился какой-то застой. Печатали его последнее время что-то мало, и новые его вещи слишком походили одна на другую. И вот как-то я поймал его в ЦДЛ, и он согласился почитать мои рассказы. Я заинтриговал его предложением издать их под своей фамилией. Буквально на следующий день Рогалевский пригласил меня к себе домой. «Вы пишете неплохие рассказы, — сказал он. — Конечно, в них есть над чем поработать, но, в принципе, я принимаю ваше предложение. Гонорар пополам?» Я не ожидал такой щедрости и сразу согласился. Но Рогалевский оказался ещё благороднее, он указал в книге мою фамилию.
— Потрясающее благородство! — заметил я с иронией и сделал вид, что поверил. — И что же, вам не обидно читать, как «Миры Сергея Ветрова» называют новым взлетом отечественной фантастики, ставят чуть ли не в один ряд с классикой, в то время как все лавры, предназначенные вам, нахально пожинает плагиатор, откупившийся половиной гонорара и жульнической уловкой с фамилией, могущей разве что выставить вас на посмешище, если вы вздумаете вдруг заявить о своем авторстве?