Сёмка вздохнул и, опустив низко голову, промолчал.
— Па-чему молчите?
«Вот пристал, жаба», — подумал Худяков. Он чувствовал, что за показной вежливостью попечителя кроется какая — то каверза. «Не буду отвечать», — решил Сёмка.
— Худяков, — послышался рокочущий голос Павловского. — В драке с бойскаутами ты участвовал?
Сёмка продолжал стоять молча, он сосредоточенно вытягивал из рукава своей рубахи порванную нитку.
— Ты раскаиваешься в своём поступке? — не отступал учитель географии.
— А скажите, пожалуйста, молодой человек, какими мотивами вы руководствовались, нарушая устав и дисциплину отряда бойскаутов? — вновь вкрадчиво заговорил попечитель. — Считаете ли вы правильным свой поступок?.. Господа, — повернулся он к педагогам, — мне кажется, этот субъект, — указательный палец попечителя уставился на Сёмку, — вообще неисправим.
— Да-а, — протянул Орлов, — парнишка упрямый, но учится хорошо.
— Па-звольте, это же прямое попустительство по отношению такого хулигана, как этот мальчишка! — румяное лицо попечителя побагровело. Не стесняясь учителей, он вдруг заорал на Сёмку:
— Ты, паршивец! Молокосос! Вон отсюда! — вытерев вспотевшую лысину платком, попечитель в изнеможении откинулся на спинку стула.
Сжав плотно губы, Худяков вышел. Молча протиснулся через толпу притихших ребят и торопливо зашагал домой. Его нагнал Викеша:
— Ну что? — опросил он с тревогой.
— Похоже, исключат, — сумрачно отозвался Худяков и свернул в переулок.
Викеша понимал, что на душе у Сёмки нехорошо, что ему хочется побыть наедине со своими мыслями, и он вернулся в школу.
Через несколько минут из учительской послышалось: «Булыгин».
Когда Викеша услышал свою фамилию, он вздрогнул, машинально одёрнул рубашку и оглянулся на ребят, толпившихся возле дверей.
— Ты, Викешка, не трусь, — послышался торопливый шёпот одного из них, — да и наших не выдавай, а то… — мальчик украдкой показал кулак.
— А ну тебя, как будто я не знаю, — Викеша сдвинул брови и решительно толкнул дверь учительской.
— Викентий Булыгин, ученик пятого отделения, сын местного хлеботорговца Степана Булышна, — отрекомендовал Викешу Павловский.
— Тэк-с. Понятно, — кивнул попечитель. Просмотрев классный журнал, он поманил пальцем Викешу. — Подойди— ка, молодой человек, поближе.
Булыгин отошел от порога и встал возле стола.
— Зная вашего уважаемого родителя, я был удивлён поступком, который вы совершили. — Воодушевляясь, попечитель продолжал. — Как это можно понять: когда бойскауты, защищая честь своей организации, вступили в неравную схватку, вы оказались в стороне? Больше того, вы открыто высказывали свою симпатию к хулиганам, в том числе к Худякову. Чем это объяснить? Расскажите, как было дело?
Викеша, переминаясь с ноги на ногу, заговорил тихо:
— О драке бойскаутов с горянскими ребятами я ничего не знал. Я шёл с Худяковым вместе из школы и видел, как на него налетел один бойскаут и ударил сумкой. Худяков дал ему сдачи, и между ними началась свалка. Тут подбежали другие ребята. — «Сёмку надо выручать», — подумал Викеша, и голос его окреп. Он посмотрел смело в глаза попечителю и продолжал: — Худяков здесь ни при чём. Его первого ударили. А драк я не люблю и не стал ввязываться. — Викеша умолк. Сидевшая у окна учительница одобрительно посмотрела на мальчика.
— Вести дружбу с Худяковым я не советую. Да-с. Вы можете попасть под дурное влияние. Не забывайте, что вы сын состоятельных родителей, да-с. О вашем неблаговидном поступке мы вынесем решение. Идите. — Попечитель уткнулся в классный журнал.
На следующий день объявили решение педсовета:
«Ученик пятого отделения Худяков Семён заслуживает исключения из школы. Но учитывая его отличные успехи, считать возможным допустить Худякова до сдачи экзаменов.
Викентий Булыгин за то, что не оказал помощь бойскаутам во время их стычки с уличными ребятами, исключается на три месяца из отряда и лишается звания барабанщика».
Сёмка повеселсл.
— Пускай исключают. Только бы экзамены сдать!
Радовался за друга и Викеша:
— Получишь удостоверение — поступай в любое училище! А что меня отчислили из отряда, так это даже к лучшему. Не глянутся мне эти бойскауты, ну их. — Викеша махнул рукой.
За две недели до испытаний ребята крепко занялись повторением пройденного. Булыгин даже забросил на время свои книжки и вместе с Сёмкой целыми днями читал учебники. Экзамены Худяков сдал на отлично. Не отстал от него и Викеша.
В июне друзья расстались. Прощание было грустным. Вернувшись в Раздольное из Долгой, где жили его родители, Семён зашёл к Булыгиным. Викеша был дома.
— Проводи меня до окраины, Викеша. Поговорим.
Ребята прошли мост через речку и поднялись на косогор.
С него хорошо была видна вся торговая слобода. Внизу, в центре котловины, виднелись богатые дома хлеботорговцев, купеческие магазины, церкви и питейные заведения. Дальше, точно прижимаясь к бору, лепились избы ямщиков, пимокатов и горшечников. Вот и школа. Ребята долго не спускали с неё глаз. Пускай были огорчения, неудачи, но это была их, родная школа, и она никогда не забудется.
— А всё-таки мне жаль расставаться со школой, — вздохнул Викеша.
— И мне, — признался Сёмка, снимая котомку с плеч. — Посидим немного.
Ребята опустились на землю. Разговор не клеился.
— Ты говорил с отцом насчёт реального? — наконец спросил Сёмка.
Викеша кивнул головой.
— Ну, и что? — Худяков от нетерпения приподнялся на ногах.
— Не отпускает, — обхватив руками колени, Викеша задумчиво посмотрел на Раздольное. — Говорит, дома работы хватит.
— Жила твой отец, вот что, — выругался Сёмка.
— Что я могу сделать? Не отпускает и всё.
— А если убежать?
— Куда?
— В Челябинск.
— Кому я там нужен, — с горечью сказал Викеша.
— Мы с дядей помогать тебе будем.
— Да ты сам не знаешь, как жить придётся, — заметил Викеша. — Может, дядя колотушками тебя кормить будет.
— Кто? Дядя? — Сёмка вскочил на ноги. — Да ты знаешь, какой у меня дядя? Он — настоящий про-ле-та-рий! — Худяков с трудом выговорил это слово и, опустившись рядом с Викешей, зашептал ему на ухо: — Я видел книжку у дяди, когда он приезжал в Долгое. В ней было написано: «Про-ле-та-рии всех стран, соединяйтесь!»
— А что это за слово?
— Не знаю, — сокрушенно признался Сёмка. — Наверно, насчёт рабочих, — предположил он. — Ты, Викешка, если вздумаешь в Челябинск, ищи нас с дядей на заводе. Спросишь слесаря Худякова. Каждый покажет. Понял?
— Куда я поеду? Буду здесь жить, в Раздольном.
— Ну, я пойду, — подняв котомку с земли, Худяков подбросил её на спину. — Не вешай носа!
— Неохота мне, Сёма, расставаться с тобой, — голос Викеши дрогнул.
— Ну, ничего, встретимся ещё, — совсем по-взрослому ответил Худяков и, пожав руку Викеше, не оглядываясь, зашагал по дороге в сторону железнодорожной станции. Булыгин остался один. Его душа была в смятении. Уходил лучший друг, уходил, может быть, навсегда. Слёзы подступили к горлу, и, не выдержав, он крикнул:
— Сёма!
Худяков остановился.
— Возьми на память перочинный ножичек, — запыхавшись от быстрого бега, Викеша едва выговаривал слова.
— Спасибо, Викеша, — с чувством произнёс Сёмка и, посмотрев внимательно на друга, спросил: — Ты чего это?
— Так просто, — вытирая слёзы рукавом рубахи, пробормотал Викеша и отвернулся.
— Эх, Викешка, друг ты мой, — обнял его Худяков, — никогда я тебя не забуду. Прощай, — Сёмка сам готов был расплакаться. Точно желая убежать от своей слабости, он ускорил шаги и скрылся за перелеском.
Викеше казалось, что с уходом Сёмки кончились годы детства и наступила юность.
